У Инги не укладывалось в голове, как мог Аникшин, собравшись проделать перед зрителями смертельный трюк, оставить без присмотра бутылку с ядохимикатами.
— Очень просто, — махнул рукой грузин, как будто речь шла о каких-то совершенно незначительных вещах, но в глазах его, казалось, навсегда застыло выражение ужаса. — Бутылка стояла на видном месте. На тумбочке. Он как будто знал, что я приду, и бросал мне вызов.
— Но ведь змея была неядовитая, — Инга задумчиво глотнула остывший кофе. — Значит, он все-таки боялся…
Ничего он не боялся! — горячо возразил грузин. — Была бы у него возможность достать ядовитую гремучую змею, поверьте, он бы ее достал.
— Но есть же ядовитые гадюки! — недоумевала Инга.
— Гадюка — не тот эффект, — покачал головой Долидзе. Черные брови грузина взметнулись вверх и, многозначительно подняв указательный палец, он повторил. — Эффект! Вот, что было важно для Аникшина. Одно дело взять в руки гадюку и совсем другое — когда из рюкзака выползает гремучая змея.
Инга даже поежилась, вспомнив, какой эффект произвело тогда неожиданное появление экзотической рептилии.
— Ведь гремучая змея, — с глуповатым и мечтательным видом, как у Чаркова, когда он рассказывал о своих хладнокровных красавицах, продолжал Долидзе, — она даже пахнет по-особому — джунглями…
Меньше всего в это утро Инга была расположена слушать дифирамбы в адрес гремучих змей.
Гораздо больше ее интересовала другая змея. Вернее, другой…
— Значит, это вы — Змея?
— Я, — почти довольно улыбнулся Долидзе.
Инга хотела спросить, почему и кто прозвал его Змеей, но Долидзе ответил на этот вопрос прежде, чем она успела его задать.
— Я родился в шестьдесят пятом, в год Змеи.
Тоже, конечно, объяснение, но довольно странное. Мало ли кто в какой год родился — не называть же всех поголовно Свиньями, Крысами и Драконами?
— Значит Аникшин тоже Змея. И Чарков, — удивилась Инга, подумав, как иногда могут совпадать год по Китайскому гороскопу и увлечение человека, родившегося в этот год.
— Они Лошади, — разочаровал Долидзе журналистку. — Я на год старше. Но учились мы вместе.
— И все-таки… Почему вас прозвали Змеей?
— Потому что я бэлый и пушистый, — попытался пошутить Долидзе и тут же снова помрачнел. — Это было так…
— Рома, я тоже хочу узнать, когда умру! — девушка с афрокосичками заглядывает через плечо астролога, который производит какие-то, в общем, несложные математические вычисления на большом несвежем ватмане, разложенном на сдвинутых столах в библиотеке.
— Обязательно узнаешь! — мрачно обещает Роман. — Этого не могут сказать даже звезды.
— Тогда зачем все это? Недовольно косится на ватманский лист длинноволосая блондинка.
— Анечка, — тоном, каким разговаривают с капризным ребенком, объясняет астролог. — Я могу только просчитать наиболее вероятные варианты.
— Ну и… — нетерпеливо следит за исчислениями астролога мужчина в черном.
— Что-то странное получается, — хмурится астролог, пытаясь решить какое-то уравнение. — Посмотри, Римма.
— Я же говорил, что никогда не умру! — ликует человек в черном.
Римма заглядывает через плечо мужа.
Удивленно констатирует:
— Получается ноль. Но вот… видишь, — показывает какую-то точку на схеме, отдаленно напоминающей кардиограмму. Смертельная опасность. И исходит она от Змеи.
— «Но примешь ты смерть от коня своего», — насмешливо декламирует большеглазая брюнетка.
— Элизабет!!!!!
Элизабет виновато опускает глаза, не выдерживая направленных на нее со всех сторон укоризненных взглядов.
— От человека, родившегося в год Змея, — уточняет Римма.
— Признавайтесь, есть среди вас Змеи?
Голос человека в черном звучит непринужденно, даже весело, а взгляд, кажется, хочет просканировать душу каждого.
— Ну я — Змэя! — неохотно отзывается старый друг Сергея Аникшина, а теперь один из последователей «Великого Гуру».
И через секунду тишины эта неожиданная рифма в одном коротком предложении вызывает взрыв веселья, и тихий зал библиотеки наполняется гомерическим хохотом.
— Труднее всего было незаметно подменить бутылку на такую же, но без яда. И поймать змею. Иначе, если бы обнаружилось, что змея неядовитая… Сами понимаете…
— Так вот почему последними словами Аникшина были «Поймайте змею», — догадалась журналистка.
— Навэрное, — согласился грузин. — Змэю так нэмка напугала, что еле нашел ее на лестнице. А тут еще камеры кругом. С трудом удалось отбиться от журналистов до приезда милиции. Но в суматохе никто ничего не заметил… Долидзе сжал виски руками, стиснув на секунду зубы от нового прилива боли.
— Больше он никому не причинит зла… Скоро мы снова встретимся там. Я рассказал вам все, как есть, потому что мне уже все равно. Даже если вы и напишите об этом… Суд… Я не боюсь суда. Только детей и жену жалко. Вернее, я боюсь суда. Но другого. Другого. Страшного Суда.
В темных глазах Долидзе заметалось беспокойство, но ни один мускул бледного, отечного лица при этом не дрогнул.
— А где же гремучая змея? — задала Инга давно мучивший ее вопрос.
— Пока у меня на даче, — лицо Долидзе чуть просветлело, — там дальше видно будет.
— На даче? — удивилась Инга.