Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи

Еще выше, на уровне второго этажа и на потолке, Марай в окружении тех самых святых готовился отбыть на небо и очень восторгался по этому поводу, эмоционально приподымая руки и расталкивая соратников.

Святые, по этому случаю лишенные нимбов (наверное, позавидовали мужику черной завистью!), вовсю шустрили поодаль. Некоторые, особо доверенные лица, обмахивали будущего небожителя опахалами и припадали к его стопам, видимо, надеясь вовремя в него вцепиться, чтобы и самим туда взлететь. Художник заметно злоупотребил аффектированными позами, отчего полотно фрески, вместо того чтобы внушать пылкое благоговение, вызывало нездоровый смех. У меня, во всяком случае.

Я тихо хихикнула, чем заслужила неодобрительный взгляд супруга и предупреждающее пожатие руки. Действительно, на нас сейчас направлено слишком много враждебного внимания. Едва заметно кивнула, как бы извиняясь за несдержанность, и продолжила разглядывать зал.

Из узких и высоких окон, умело закамуфлированных в стенах и потолке, в помещение лился яркий свет.

Синяя бархатная дорожка от лестницы прямиком вела к трону. По ее сторонам поставили поручни с бархатной веревкой между ними, явно в честь нашей встречи. За ограждением волновалось безбрежное море придворных, сливаясь в одну разноцветную массу. В эту толпу влилось и наше сопровождение, предоставив нам с мужем идти к трону одним.

На противоположном конце зала, на бирюзово-бархатном возвышении в громадных креслах восседали король с королевой. Когда мы спустились и подошли ближе, король резко встал, приветствуя близких. Королева с промелькнувшей и мгновенно подавленной гримаской неудовольствия медленно поднялась следом.

Мое восприятие от волнения сузилось. Сейчас я уже не могла охватить всю картину в целом, поэтому пришлось разглядывать всех по одному. Руки непроизвольно затряслись. В голове образовалась приятная легкость. Почему? Да потому, что оттуда в страхе сбежали мозги, прихватив с собой мысли. Видимо, на всякий случай…

Похоже, муж почувствовал мое не от мира сего состояние. Матиас наклонился и тихо шепнул:

— Где же ваша смелость, дорогая?

— Там же, где ваша мужественность, драгоценный, — обиделась я, услышав в голосе насмешку. — Канула в безвестность и там слегка заблудилась!

— Где моя новообретенная дочь? — прогрохотало с трона. И ко мне начал спускаться король. Я в который раз за сегодня подавила желание спрятаться за спину мужа и прикинуться колонной, если уж за статую святой принять не согласятся.

— Дай-ка я на тебя посмотрю, милая! — заорали уже над ухом. Я подняла глаза и…

Папочка моего принца не разочаровал. Именно таким я его и представляла. Верста коломенская, под стать моему мужу. Широкоплечий. Темноволосый с проседью. Благородный король-рыцарь, получивший это прозвище от официальных историографов. Каких только эпитетов они ему, бедолаге, не понавесили — «храбрый, честолюбивый, хитрый… сластолюбивый». Ну-ну…

— Какая ты худенькая! — сжали меня в медвежьих объятиях.

— Если вы меня еще немного… уф!.. подержите, — выдавила я под аккомпанемент хруста собственных ребер, — то меня вообще найти будет очень сложно…

— Хо! Хо! Хо! — засмеялся Амадин и отпустил слегка помятую принцессу. — А ты с характером! Хорошо!

— Чего уж тут хорошего! — пробурчал супруг, обнимая отца, которого я рассматривала во все глаза.

Совершенно некрасивый, с огромным перебитым носом, похожим на утиный, крупным ртом, тонкими усиками и курчавой бородкой не по моде. В ухе, словно у пирата, одинокая белая в серебре жемчужина устрашающих размеров. На голове прикольная старомодная шапочка — не то бархатный берет, не то местная модифицированная версия шапки-ушанки, хоть и обогащенная должным образом бриллиантами и прочей бижутерией.

— Нравлюсь? — вдруг лукаво подмигнул мне свекор.

Он производил сложное впечатление… Вокруг короля царила и давила на психику аура абсолютной власти. И, на контрасте, — добрые-предобрые смеющиеся глаза. Его величество король Амадин был бы совершенно неказист и, в общем, вполне ординарен, если бы не эти глаза. Они преображали лицо, преломляя силу — в доброту, а цепкий ум — в глубокую человеческую мудрость. И еще… по отношению к своему наследнику, принцу Матиасу, они светились огромной любовью, настолько сильной, что часть этой любви автоматически переходила и ко мне, молодой невестке.

— Безусловно! — не задумываясь ответила я, глядя королю прямо в глаза, и ничуть не покривила душой. Он мне действительно чрезвычайно понравился.

Совершенно очевидно — король с самого начала предпочитал видеть во мне не соперницу счастью его ребенка, не претендентку на королевские милости, а любимую дочь и уважаемую супругу его сына. И столь велико было это обаяние… своей улыбкой, ласковым обращением король-отец настолько это всячески демонстрировал, что заставлял меня невольно расцветать ответной улыбкой, полной невысказанного солнечного обещания.

— Позвольте и мне поздороваться с принцем, — раздался мелодичный голос, полный липкой патоки. Как-то так я себе и представляла свою соперницу…