Если забуду тебя, Тель-Авив

Так и в несчастной любви всякая женщина тяжела для себя, утомительна и неповоротлива. Даже когда люди, наблюдающие за ней, говорят о хрупкости и тонкости, об огне и красивом страдании, она-то знает, что только и может брести, задевая стены тощими боками, и пятнистая шкура поедена слепнями, а вместо слов осталось тупое мычание и рёв.

Но пока плохого не случилось, легко верить лживым платьям, что любовь уже вот-вот и наверняка счастливая, потому что вот же лепестки, алые и синие.

2

Вчера в ночи пошёл первый настоящий дождь после лета, я натянула своё самое шёлковое платье и выскочила скакать. Мгновенно, конечно, промокла, как скотина, но романтический момент в этом и состоял, чтобы впервые с апреля стало мокро и холодно. А сегодня читала новости и чувствовала себя шекспировской ведьмой – дожди, град, угроза наводнения, да, ещё, ещё.

Прогулка по Ротшильд

1

Собиралась на бульвар и украсила себя, как смогла – завязала на жопе бант, приговаривая, что женщина с бантом на жопе – это всегда подарок. Очень старалась одеться безупречно, потому что обзавелась некоторым изъяном внешности и надо было его компенсировать.

Я, видите ли, обгорела. Натурально забыла про коварство осеннего солнышка, выперлась на целый день с голыми руками и без никаба, ну и всё. Сейчас я на стадии смены кожи. Разом вспомнился любимый детский страх, когда сначала облезает с пятачок, а потом всё дальше, и ты боишься, что придётся содрать всю кожу, даже там, где нет ожога, а иначе так и останутся лохмотья по краям. Потом это всё как-то устраивается, но я каждый раз забываю как.

Так вот, я нарядилась максимально прилично, прикрылась шёлковым шарфом и уже почти вышла, но заглянула напоследок попудрить носик. Про бант забыла и, конечно, омыла его в унитазе.

Поэтически решила, что я будто волшебная голубая лисица с обоссанным хвостом. Но вообще, конечно, это совершенно типичный финал любой моей попытки как-то себя прихорошить.

Брела по Ротшильд и думала, что у нас тут, конечно, Париж тридцатых годов и белая гвардия, вон и русские писатели по бульварам ходят, и французы играют в петанк, и дымка эта розово-голубая, какая бывает в Париже весной. Я, правда, там никогда не была, но дымка быть должна. Только не знаю, как в Париже тридцатых с тем, что на стене нарисовано сердечко, пронзённое членом и надпись «Вика и Цуки».

Осознала, что я человек не просто скромный, а из глубины себя целомудренный. Шла мимо кафешки и увидела, как белобрысый юноша без капли смущения гладит по ноге белобрысую же девушку – прямо от колена до самых коротеньких шорт и даже чуть выше, этакими терапевтическими движениями, медленно и с нажимом. Ну и что я подумала первым делом, глядя на этакую интимность? «Наверное, он её брат!» Ну оба же беленькие. Может быть, сестре свело ногу.

А главное впечатление сегодня случилось в той части бульвара, где под сенью сияющих небоскрёбов ветрено в любую жару. Там в тени больших денег я обычно валяюсь на скамеечке. И вот сегодня по мне попыталась пробежать некрупная пушистенькая крыса.

Капец я испугалась, до сих пор трепещу. Но единственный мой вопрос к миру: как она платит там аренду, земля-то золотая.

2

Вышла пройтись по аутичному своему маршруту – Ротшильд, Шабази, Сюзан Даляль, обратно переулками. И в самом начале вижу чувака со спины, высокий светлокожий брунет с грубым каре, плечи широкие, бёдра наоборот, а походка как у чёрных бывает, расслабленная и в то же время пружинистая. Я ему в хвост пристроилась и давай обезьянничать, уж очень красиво шёл. Но тут же запуталась в ногах, чуть не врезалась в столб, бросила это дело и припустила за ним как умела, очень хотелось в лицо заглянуть. Догнала – он хоть и длинноногий, но немного потерял в скорости, когда свернул в переулок к магазину. На пороге оглянулся (а ведь я старалась не пыхтеть) и тут я разглядела его лицо. Даже с полуоборота стало ясно, что он обдолбан до стеклянных глаз. Оттого и походка такая небесная. Тут же записала в молескин «дунуть и походить», вдруг научусь.

А ещё случайно раскрыла секрет человеческой ко мне доброты. Людей я боюсь до судорог, как вы могли догадаться по моим жизнерадостным запискам, но совершенно без повода – все удивительно со мной предупредительны, что здесь, что в Москве. Разве только один раз мне там уборщица в поликлинике нахамила, но они же известные беспредельщицы. А так все со мной бережны, и я никак не могла понять, с чего бы.

А тут сделала мимолётное селфи, не успев состроить какое-нибудь специальное выражение лица. И оказалось, что видом своим я напоминаю хорошенькую насмерть перепуганную мышь, которой только скажи плохое слово, она от ужаса тут же описается и умрёт.

Понятное дело, кто ж захочет с телом возиться и полы мыть – только уборщица в поликлинике, ей привычно.

3