Если завтра не наступит

– Зачэм бэжат, когда ыесть суд? Пусть лучче судят. – Сделав пару осторожных шажков вперед, Тутахашвили опасливо спросил: – На дороге камыней нэт, слюшай? Сыпаткнутся баюс…

– Порассуждай мне еще, мразь! – рявкнул Бондарь, передергивая затвор трофейного пистолета. – Вперед – марш! Бего-о-ом!!!

Сорвавшийся с места Тутахашвили шагнул в пропасть и сгинул – лишь протяжный вопль долетел до стоящего на дороге Бондаря…

…секунды две спустя.

Как будто предсмертный крик полковника жандармерии мог потревожить чью-то совесть или разбередить душу.

77

Вечер застал их на берегу озера, достаточно ровном, чтобы тут мог совершить посадку вертолет российских пограничников. Ожидание обещало быть не слишком долгим – с того момента, когда Бондарь дозвонился на Лубянку, прошло несколько часов. Кроме того, им было хорошо вдвоем, мужчине и женщине, ни разу не познавшим друг друга.

Их связывало нечто большее, чем постель.

Сообщения Лиззи Браво, поступающие на телефон Бондаря с пятнадцатиминутными интервалами, казались ненужными и бессмысленными, как если бы они поступали из какого-то иного измерения. Американка писала, что Вероника Зинчук посажена в самолет и, наверное, уже видит под собой огни Москвы. В аэропорту она пыталась уговорить Лиззи лететь вместе, но та отказалась, потому что намерена дожидаться Бондаря в Тбилиси.

«I LOVE YOU, MY JAMES BOND, – писала она снова и снова. – TY MNIE OCHEN OCHEN NUJEN!!! DLA CHEGO TY NE OTVECHAESH?»

«Я не отвечаю, потому что умер, – мысленно ответил Бондарь. – Для тебя умер, стажер Браво. Прости и забудь. А если не можешь забыть, то хотя бы не злись. Я не хотел причинить тебе боль. Просто мы слишком разные. Как бумага и стальные ножницы. Как ножницы и камень. Поиграли немного в любовь, и хватит. От избытка фальши начинает мутить, как при перегрузке. К черту!»

Прочитав очередное послание Лиззи, Бондарь зачем-то отключил телефон, аккуратно положил его на землю и разбил камнем.

– Так-то лучше, – промолвил он.

– Ты о чем? – насторожилась Тамара.

– У этого мобильника необычайно противный звонок, – пояснил Бондарь. – В горах подобное улюлюканье представляется кощунственным. Тут как в храме…

– Да, как в храме. Я тоже об этом только что подумала.

Тамара прерывисто вздохнула.

Они сидели на камне, застеленном курткой Бондаря. Сидели молча, не шевелясь, соприкасаясь плечами. Тепло одного плеча перетекало в другое, и наоборот. Каждый слышал биение не только своего, но и чужого сердца.

Хотя, что значит, чужого? Смешно даже.

– Я как чувствовала, что паспорт мне сегодня понадобится, – прошептала Тамара, похлопав рукой по сумочке, захваченной из черного лимузина. – Я вообще чувствовала, что сегодня что-то произойдет. Странно. Я самая счастливая и самая несчастная одновременно. Разве так бывает?

– Бывает, – кивнул Бондарь.

– А как отнесется твое начальство к тому, что ты вернешься не один? – повернулась к нему Тамара.

– Оно уже отнеслось.

Бондарь хмыкнул. Услышав, что вытаскивать из Грузии придется не только Бондаря, но и его спутницу, полковник Роднин саркастически осведомился: «Так это ради ее прекрасных глаз ты устроил в горах заваруху?»

«Нет, не ради них», – отрезал Бондарь.

Это было правдой, но лишь отчасти. Абсолютно честный ответ должен был прозвучать несколько иначе:

Не только ради ее прекрасных глаз.

Бондарь тоже повернулся к Тамаре:

– Слушай, совсем забыл спросить по запарке. – Он прищурился. – Среди той сволочи, которая устроила на меня облаву, был американец? Мистер Барри Кайт. Благообразный такой хрен, похожий на ковбоя или проповедника-педофила.

Тамара покачала головой:

– Нет. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

– Жаль, – вздохнул Бондарь.

– Американца?

– Жаль, что он не отправился вдогонку за остальными.

– Он твой враг? – предположила Тамара.

– Цээрушник, – ответил Бондарь так, как если бы это были равноценные категории. – Хотелось бы мне разделаться и с ним тоже.

– Не можешь же ты выполнять за нас, грузин, всю работу по очистке страны от всякой дряни.

– Пока вы спохватитесь, пока за ум возьметесь, пока раскачаетесь, знаешь, сколько гнили у вас разведется?

– Я знаю, – тряхнула волосами Тамара. – Ничего. Чем больше грязи, тем сильнее желание от нее избавиться.

– Тогда все в порядке, – ухмыльнулся Бондарь. – Генеральная уборка – это даже полезно. Главное, чтоб без импортных роз в руках. И без оранжевых апельсинов.

– Без апельсинов нельзя, – возразила Тамара. – Какая Грузия без них? И потом, я жутко люблю апельсины. Сейчас бы, наверное, целый килограмм слопала.

Бондарь расхохотался:

– Короче говоря, жизнь продолжается, сестренка?

Тамара, которую он шутливо толкнул в бок, помрачнела и возразила:

– Ошибаешься.

– Вот те на! А что же тогда с ней, с жизнью, происходит?

– Не мне судить, – серьезно ответила Тамара. – Жизнь это жизнь, а я это я… И никакая я тебе не сестренка, учти. Я женщина, готовая для тебя на все, понял? Влюбленная женщина. Просто сгорающая от любви женщина, которая ждет, когда ее наконец обнимут.