Если желания не сбудутся

— Ладно, давай. — Таня допила кофе и поднялась. — Через час заедешь за нами, и отправимся веселиться, потому что так дальше жить нельзя. Сплошная черная полоса, никакой радости. Кстати, мне уже звонил майор Реутов и сказал, что мое задание — сидеть и не высовываться. Ну, это все же лучше, чем быть попугаем на телефоне, хотя я надеялась поучаствовать в расследовании.

— Успеешь еще. — Сима взяла одежду и направилась в ванную. — Я завтракать не буду, поем в городе.

Ей нужно к Сэмми, очень нужно. Она чувствует его присутствие рядом, и ей нужно побыть с ним, потому что горе, раздирающее ее сердце, никуда не делось, оно просто притаилось, но сегодня снова выскочило из засады и принялось терзать ее.

— Мой котик-братик…

Сима стоит под душем, и слезы смешиваются с водой. Она и рада бы не плакать, но как не плакать, когда она так скучает, когда невозможно ни жить, ни дышать, потому что она, блин, так сильно любила Сэмми! Как она может перестать горевать?! И — да, она знает, что он был кот, а не человек, из-за кота так горевать неправильно, горюют, когда умирают люди, но что ей до этих людей, она их не знает, а кота она знала много лет и много лет любила его и дорожила им, потому что лишь он один любил ее! Как она может думать о том, что горевать из-за кота смешно и глупо, пусть смеется тот, кому это смешно, а она никак не может забыть черные шелковистые лапки и янтарные глаза на абсолютно черной бархатной мордочке, иногда взирающие на нее со снисходительностью высшего разума, как она может не горевать?! Шестнадцать лет он был ее другом и братом, той самой живой душой рядом, самым близким существом. И то, что он при этом был котом, не делает ее горе меньше, как этого можно не понимать, Сима не знает, но ей плевать на тех, кто не понимает. Это ее жизнь, и это ее горе, и никто не знает, чтоона чувствует.

Зеленый отполированный камень едва виден с дорожки, ведущей на берег. Сима отодвигает ветки и идет к нему, думая о том, как, должно быть, странно Сэмми вдруг оказаться без тела. Но она здесь, с ним — и они всегда будут вместе.

Камень теплый и на солнце кажется почти прозрачным. Сима садится рядом, поджав ноги, и закрывает глаза. Видит бог, ей надо побыть одной. Ей надо о многом подумать, но больше всего ей надо подумать о том, что делать с любовью, которая неожиданно рухнула на нее, при этом все уже заранее обречено на провал.

— Ты понимаешь, малыш, он не такой, как остальные. — Сима привыкла разговаривать с Сэмми, ей это нужно. — Он красивый — нет, на свете есть красивые мужчины, но, кроме этого, он настоящий. В нем есть мужское начало, и даже если его нарядить в идиотскую вязаную безрукавку, он не перестанет быть мужчиной… Хотя нет, с безрукавкой перебор. Но ты понимаешь, о чем я. В нем есть то, чего я никогда не видела в других, — он может быть домашним котом, но это не отменяет в нем хищника, потому что такова его природа. Господи, что я несу…

Сима замолчала, прислушиваясь к звукам. За кустами шелестит река, с другой стороны гудит город, а Сима посредине, словно вне и того, и другого, вне мира и вне времени вообще. И, возможно, если закрыть глаза, появится Тропа — вот просто сидеть здесь и никуда не идти, и Тропа приведет ее к воротам, которые теперь всегда открыты, и там спокойно и тихо. И если поймать это ощущение тишины сейчас, здесь, то проблемы, которые появились в последнее время, как-то сами рассосутся. Ведь уже бывало так, и не раз, — вот она что-то не хочет делать и откладывает, откладывает, потому что — ну, вот не хочет, не лежит душа, а потом оно — раз! — и само как-то решается, разруливается.

Сима пересыпает песок из ладони в ладонь, и он с сухим шелестом ложится гладкой горкой около бетонной стяжки, удерживающей памятник и закрывающей могилку Сэмми. Таня была права, так надо было сделать, никто не наступит, и дождь не достанет, и собаки не разроют.

Сима даже не заметила, как выкопала в песке ямку сантиметров двадцать в глубину, пока ее пальцы не наткнулись на какой-то гладкий предмет у основания бетонной стяжки. Предмет прилип к бетону, но Сима нажала пальцами и вытащила — это оранжевая пластиковая капсула от киндер-сюрприза. Видимо, она была в песке, когда Роман наливал бетон.

— Чего только люди не бросают…

Сима уже совсем было хотела швырнуть капсулу подальше, но сквозь кусты идут люди, и идут как раз к тому месту, где она сидит. А бросать мусор на глазах у людей нехорошо, да и вообще, зачем его бросать, если можно положить в сумку и потом кинуть где-нибудь в мусорный контейнер.

— Вот здесь, я еще тогда запомнил…

Мужчина останавливается и смотрит на Симу, около него стоит заплаканная женщина. У мужчины в руках лопата, и Сима понимает, зачем эти двое здесь.

— Извините…

Мужчина даже попятился, но женщина не дала ему уйти.

— Я не думаю, что она станет возражать. — Ее голос, низкий и хрипловатый, дрожит от сдерживаемых рыданий. — Мы накануне гуляли здесь и видели памятник, а сегодня утром погиб наш малыш… попал под машину. И мы подумали, что раз уж здесь есть захоронение, привезти его сюда… тоже. Мы не думали, что…