Если женщина просит

– Как – что? – передернул круглыми плечами служитель церкви. – И повезли в в-вытрезвитель. А потом Афоня немножко протрезвел, очухался, разорвал эту цепочку к черрртовой матери, прости меня, господи, грешного… а п-потом выломал дверь машины и перевернул этот «уазик» набок вместе с ментами. Меня выволок… ик!.. и свалили мы. «И исшед вввон, плакося горько». А доблестные блюстители порядка сидели и не пикнули, пока мы с Афоней все столбы не обстукали в ближайшем квартале. И з-за угол не завернули. Там как раз кабак был… в розлив в котором, значит, продают…

Он выпил еще, а потом добавил:

– Мне тогда еще нос разбили. Но ничего, даже спасибо, что немного кровь спустили. У меня же это… полно… полно-кровие. Пиявки ставлю. Дьячок их в исповедальне держит и мне ставит. Такая меррррзость… дьячок в смысле… а куда деваться?

Он так произнес это «а куда деваться?», что Аня засмеялась почти против воли: все ее существо кричало о том, что нельзя, нельзя ей смеяться, пока она не распутает петлю, затягивающуюся на ее горле, но… ей просто стало невыносимо смешно.

– Вот что, – Леня покрутился, словно видел главный зал «Аттилы» в первый раз. – Это самое, не нравится тут мне. У нас в ризницкой и то лучше жабать. Душевнее. Там икона Николая Угодника так смотрит… отечески… что никакой закуски не надо. А тут этот христопродавец на входе… Леонид. Какой он Леонид?! – Толстяк подскочил на стуле, как будто ему в задницу впилась особо жирная и жадная пиявка из числа тех, что ставил ему в исповедальне мерзкий дьячок. – Афоня бы ему пробил в контрабас… с полным отпущением грехов и… патологоанатомическим освидетельствованием…. уф-ф-ф! – Леня отдышался после чудовищного словосочетания «патологоанатомическое освидетельствование», произнесенного на глубоком судорожном вдохе, и, глубокомысленно закрыв левый глаз, сказал решительно:

– Нравишься ты мне, Оля… Коля… Аня. Поедем отсюда, душно тут. А?

– Куда? Зачем? – протянула Аня. – Разве тебе тут плохо?

– Да, – словно высказывая что-то давно решенное, брякнул отец Никифор. – Я уже хотел уйти, да вот не пускают. Не нравится… не нравится мне. Ты здесь работаешь? А хочешь, я тебя… отпрошу?

– Мы же не в детском саду, чтобы отпрашивать, – возразила Аня, а потом, решив перейти на бархатный призывный тон опытной куртизанки, наклонилась к уху толстячка и медленно проговорила:

– Разве я тебе не нравлюсь, Ленечка?

Эффект был неожиданным: странный мужичонка отскочил от нее, как если бы увидел в углу своей ризницкой клубящегося зелененького чертика с возмутительным плакатом «Долой антиалкогольную кампанию!» Потом посмотрел на Аню сначала левым, потом правым глазом и сказал с максимальной серьезностью:

– Тебе не идет так говорить. Как будто тебя кто-то принуждает так говорить.

«Еще бы не принуждали!» – подумала Аня. Но вслух сказала:

– Значит, не идет?

Но тот уже забыл, что отгружал несколько мгновений назад.

– Идет! – провозгласил он. – Едем в «Белую гору»! Идет!

– Какую «Белую гору»? – недоуменно спросила Аня. – Ты о чем, Леня?

– А разве мы не договорились свалить отсюда и ехать в «Белую гору»? Нет? Ну и память у тебя, Светка!

…Кто бы, о господи, говорил!

– Одну минуту, – сказала Аня. – Подожди, Леня, сейчас я приду. Приду.

Тот кивнул и, захватив здоровенной пятерней наполовину опустошенную бутыль текилы, поднес ее ко рту.

* * *

– Ты что от него отошла? – резко спросил Дамир. – Я за вами внимательно наблюдаю. Ты правильно села: этот столик виден как раз посередине монитора.

– Он предлагает мне уйти отсюда, – тихо сказала Аня. – Ему тут не нравится. Говорит, душно.

– Уйти? Куда?

– В «Белую гору» какую-то. Не знаю, что это и за место такое.

Дамир резко повернулся на каблуках, так резко, что под ними взвизгнул пол.

– Куда?

– В «Белую гору». А что?

– В «Белую гору»? Очень хорошо. Он так и сказал – в «Белую гору»?

Аня кивнула.

На смуглом лице Дамира проступил румянец, узкие ноздри хищно раздулись, и он стал похож на гончую, которая взяла долгожданный след.

– Очень интересно, – выговорил он сквозь зубы. – Очень интересно. Как будто разыгрывают пьеску, а не путают… а не путают след. Очень интересно.

– Ты что, Дамирчик? – спросила Аня.

– Ничего! А ты что… ты что, не знаешь, кому принадлежит эта «Белая гора»?

– Н-нет. Кому?

– А у тебя никаких ассоциаций название не вызывает, нет? «Белая гора»? Гора… белая? Снежная… ледяная?

Аня шевельнула губами и вскинула ресницы: Дамир теребил сильными пальцами аккуратно выбритый подбородок и выжидающе смотрел на нее.

– Кому? Вайсбергу? Который сегодня…

– Да, который сегодня поставил нам ультиматум! – прервал ее Дамир. – Хитрожопый! Меня так и тянет высказать, что это вполне мог обставить он сам, чтобы…

Впрочем, это резкое «чтобы» стало последним словом в фразе: Дамир оборвал сам себя и подозрительно посмотрел на Аню, а потом сказал:

– Поезжай.

– В «Белую гору»?

– В «Белую гору», естественно, куда же еще… в монастырь?.. – брякнул Дамир.

– …или замуж за дурака, – машинально договорила классическую цитату Аня: «Иди в монастырь или замуж за дурака!»

Дамир подозрительно посмотрел на нее:

– Что?