Эсминцы против линкоров

Впечатление заброшенности усиливали несколько ржавых катеров Ш-4, вытащенных на берег и наполовину разобранных. Дизеля от них, извлеченные и поставленные на деревянные поддоны, ржавели под открытым небом вместе с производственной техникой. Ржавые подъемные краны на причале, экскаватор и трактор допотопного вида, стоящие на берегу, явно не на ходу, вместе с высокой травой и чахлыми кустиками, проросшими между ними, дополняли безрадостную картину царящего запустения.

Александр ужаснулся. Ведь все это теперь составляло его хозяйство, за которое надо нести ответственность. А за всю эту бесхозяйственность и неудовлетворительное несение службы спросят уже с него. Да и где же все эти люди, которые значились в списке личного состава воинской части? Александр покрутил головой по сторонам, убедившись, что местность вокруг него выглядела безлюдной. Он ожидал, конечно, увидеть на новом месте службы какое-нибудь головотяпство, но не до такой же степени!

— Эй, есть тут кто-нибудь? — прокричал капитан-лейтенант. Но, никто не ответил новому командиру, словно никого на территории действительно не было. «Да что они тут все перепились, что ли, до беспамятства?» — недоумевал Саша, пробираясь в направлении КПП со стороны гавани по дорожке между кустов. За длинным одноэтажным строением, напоминающим склад, раздавались чьи-то голоса. Разговоры велись неуставные, о войне и политике.

— Скажи, Петя, они нас победят?

— Кто, Вася?

— Да немцы эти.

— Не. Товарищ Сталин задавит Гитлера. Как пить дать, задавит. И с чего ты взял, что немцы победить могут?

— Так вести плохие с фронта приходят. Немец прет. Моя сестра военврачом третьего ранга служит, так ее вместе с госпиталем из-под Риги эвакуировали к нам сюда в Ораниенбаум. Вот только вчера я с ней разговаривал. Говорит, что раненых столько, что и девать уже некуда. Взрывные травмы у них, да осколочно-пулевые проникающие, а для лечения ничего нет. Запас лекарств в госпитале весь закончился. Даже марли и ваты на всех не хватает. А уж чего раненые рассказывают, так и вовсе страшно пересказывать.

— Ну, понятное дело, война идет нешуточная. В империалистическую мой отец тоже с немцами воевал, так он рассказывал, что и тогда раненых много было. А еще немцы газы отравляющие применяли, травили нашу пехоту. Так и эта война не менее страшная, понятное дело. Вон немцы сколько всего понаделали за два десятка лет. Танковые войска у них теперь самые современные, воздушные флоты, да новые корабли. Но, я в нашу победу верю. Да и в прошлый раз мы почти их одолели, только вот не удалось окончательно додавить, потому что революция состоялась у нас, да и гражданская война началась внутри страны.

— Воинственные они сволочи, эти немцы. А еще и жадные, черти. Все им земли своей мало. Оттого чужую занять норовят. Половину Европы себе отхапали, а все им не хватает жизненного пространства, понимаешь. Потому и полезли к нам. От жадности.

— Ты давай лучше подсчитывай «камни». Вот тебе, «рыба»!

Когда Александр вышел из-за угла, обогнув строение, там обнаружились четверо мичманов, одетых по форме, но без головных уборов, которые сидели на свежем воздухе на лавках напротив друг друга попарно возле деревянного стола, и занимались тем, что «забивали козла» в домино. Увлеченные игрой и разговорами, они даже не сразу заметили Лебедева, который, сжимая свой портфель с документами, наблюдал за ними какое-то время, внимательно рассматривая нарушителей воинской дисциплины. Один из них выглядел огромным курносым детиной с красным лицом, второй, сидящий напротив него, был, наоборот, щуплым, с худой шеей и длинным носом, третий имел шею толстую и короткую, а нос крючком, будучи плотным, но низкорослым, а четвертый с худым лицом и прямым тонким носом сверкал лысиной и нервно теребил седоватые усы. Это и был тот, к которому обращался сидящий напротив обладатель худой шеи и длинного носа, называя Петей. Сам же он звался Васей. Остальные двое до этого, в основном, молчали, но, как только услышали про «рыбу», сразу начали выдавать какие-то шутки вперемешку с матерными словечками.