Эссе

Легко видеть, что для достижения такой сложной простоты Тургеневу пришлось вначале многим пожертвовать. Он знает о своих персонажах все, но при письме явственно отбирает лишь то, что необходимо. И когда мы дочитываем до конца "Рудина", "Отцов и детей", "Дым", "Накануне" и другие книги, у нас остаются вопросы, ответов на которые мы не знаем. Произведения Тургенева так невелики по объему и так содержательны. Так полны бурных чувств и так спокойны. Форма их в каком-то смысле так совершенна, а в каком-то не выдержанна. В них говорится о России пятидесятых и шестидесятых годов прошлого века, но также и о нас, какие мы сегодня. Можно ли узнать от самого Тургенева, какими принципами он руководствовался? Была ли у него, при всей видимой легкости и непринужденности письма, собственная теория искусства? Романист обитает, разумеется, на более глубоком уровне, чем критик, естественно ожидать поэтому, что его утверждения будут сбивчивы и противоречивы. Всплывая на поверхность, они словно бы успевают подвергнуться разрушению и распадаются в свете разума. Однако Тургенев очень живо интересовался литературой как искусством, и некоторые из его замечаний помогут нам составить представление о его знаменитых романах. Так, например, однажды начинающий прозаик принес ему на отзыв рукопись романа. Тургенев сделал замечание, что в уста героини вложены неверные слова. "А что же она должна была говорить?" — спросил автор. Тургенев взорвался: "Найти точное выражение мысли — вот ваша задача!" Молодой человек возразил, что это ему как раз и не удается. "Не важно. Надо найти… Не подумайте, что я знаю верные слова и не хочу вам сказать. Но если специально искать, найти абсолютно точное выражение все равно невозможно. Оно должно родиться само, из глубины. А иногда это выражение или слово приходится создавать". Тургенев посоветовал автору отложить рукопись на месяц-другой, пока нужные слова не подвернутся на язык. Ну а если этого не случится, "если вас так и не осенит, можете считать, что ничего путного вы никогда не создадите". Как можно из этого заключить, Тургенев не считал нужные слова плодом наблюдений, он считал, что они родятся из глубин подсознательного. Если специально искать, ничего не найдешь. С другой стороны, дальше он говорит об искусстве романиста и особо подчеркивает важность наблюдений. Романист должен вести тщательное наблюдение за собой и за другими людьми. "Печаль пройдет, а прекрасная страница останется". Надо наблюдать постоянно, объективно, беспристрастно. Но это еще только начало, "…надо еще читать, постоянно учиться, вникать во все окружающее, стараться не только схватывать жизнь в любых ее проявлениях, но и понимать ее, проникать в законы, по которым она движется и действие которых не всегда заметно…" Так, по его словам, работал он сам, пока не состарился и не обленился. Но для такой работы, добавляет он, нужны крепкие мышцы; и если вдуматься в требования, которые он выдвигает, видишь, что это не преувеличение.

Ведь он требует от романиста не только многого, но и, казалось бы, несовместимого. Автор должен беспристрастно наблюдать факты — и в то же время истолковывать их. Обычно писатели делают либо одно, либо другое — и получается, соответственно, либо фотография, либо стихи. А сочетают факты и толкования лишь немногие; и своеобразие Тургенева как раз состоит в этой двойственности: на тесном пространстве кратких глав он одновременно производит два противоположных действия. Зоркий его глаз замечает все до мельчайших подробностей. Вот Соломин берет перчатки — "пару только что вымытых замшевых перчаток, каждый палец которых, расширенный к концу, походил на бисквит". Изобразив эти перчатки со всей доскональностью, Тургенев останавливается; теперь очередь за толкователем, который показывает, что даже пара перчаток имеет значение для характеристики или идеи. Но самой по себе идеи не достаточно, толкователю не позволяется свободно возноситься к эмпиреям воображения, его снова тянет к земле наблюдатель и напоминает ему про другую правду, правду факта. Даже героизированный Базаров и тот укладывает в чемодан выходные брюки с самого верху, когда хочет произвести впечатление на женщину. Фактограф и интерпретатор работают в тесном соавторстве. И мы глядим на один предмет с двух разных точек зрения — вот почему краткие тургеневские главы вмещают так много: они полны контрастов. В пределах одной страницы мы встречаем иронию и страсть; поэзию и банальность; протекающий кран и трели соловья. Но сложенная из контрастов сцена производит единое впечатление, все, что нам дано увидеть, слито в общую картину.