esse

СЕКТОР КРУГА III
История сама по себе ломилась в открытую дверь, которая была в пространстве ли, времени то ли Германией, то ли Францией, то ли Голландией, но могла прозываться и Россией, поскольку сам Преобразователь и своей фигурной мощью, и охватом дел в торговле, военном деле, политике ли мощно тужился, брея бороды, вводя почти талеровый рубль, отливая из колоколов пушки, устраивая пьяные свадьбы отроков и отроковиц возрастом далече за шестьдесят, так что следом бегущий и пьяный от выставленных по дороге угощений народ криком кричал: «…патриарх женится! «. И эта страна, именуемая Россией, исторгалась голосом пушечного рёва, поля взбухали кровями опоенные, исторгая из земного чрева бунты всех мастей, так что по синим волнам Дона плыли плоты с виселицами, на которых болтались трупы более двухсот повешенных сподвижников смелого Булавина, на всем обширном пространстве между Тамбовом, Воронежем, затем по всему Дону и влево от него до Каспия гульбищем гуляют монахи, лица белого духовенства, казаки, торговцы и простолюдины, как мужчины, так и женщины, почти поголовно с ужасом и негодованием взирающих на деяния Преобразователя, о котором в потерянном и возвращенном рае будут писать многое множество книг, воспевающих прижизненную и загробную жизнь Преобразователя Петра Великого. Крутые меры его против монастырей и черного духовенства, кровавые преследования старообрядцев, заточение первой жены, царицы Авдотьи, удушение сына, пристрастие к иноземцам – и упорное, и злое осуждение со стороны тогдашнего населения, вопящего: «…хлебище дайте жрать ржаной, нам надоели приказы и страсти, – дайте жить с живой женой».
И снова ровная поступь микробопоедания и обретение праха человеческого Землёй, где пламенеет в созревающем на небе солнце зубодробительный девиз: «Строй заново! Строй и дивись!»
А везде «в похвалу и честь» государя писано так: «Имети бы яко главы своя и отца отечества, и Христа Господня!», откуда враз выходило по кирилловой старопечатной книге, «Антихрист – ложно Христом прозовется!». Откуда и пошло гулять по Руси, что Петр и есть самый настоящий Антихрист, воссевший на царский престол и Христом прозываемый. Архиереи подписывались и служили ему в том, однако ж иные знатно от конечного неразумия, а иные и страха ради, тако ж и Петр страха ради отвержеся Христа, а другие и сластолюбия ради, что он их жаловал многими деньгами.
И хотя « императора Петра I не стало, да страх его остался!», – как писал Сильверст монах, 8 февраля 1725г.
Уже 11 февраля 1725 года при допросе в Синоде, а потом и в канцелярии Сената (в ней председательствовал граф Андрей Артамонович Матвеев), на допросе в обоих учреждениях было выяснено значение букв – «летер»: вцпб-пви. При этом смело и твердо было заявлено «литеры», в письме написанные: «Были в такой силе: в – всероссийского, ц – царства, п – попущением, б – божиим, п – Петр, всескверный – великий, и – император» .
Согласно определению Сената, граф Матвеев и генерал-майор Дмитриев-Мамонов 9 апреля 1725 года под крепким караулом отправили из Москвы в Петербуг Гомункула и важнейших, по их мнению, «приличных» к его делу четырнадцать лиц. 
Следствие продолжалось в Петербурге три с половиною месяца. Наконец из всего дела в Тайной канцелярии составлен был коротенький, в несколько строк, экстракт. 
30 июля 1725 года изволила слушать тот экстракт императрица Екатерина Алексеевна и затем, по ее указу, Тайная канцелярия, подведя соответствующие выписки статей из Уложения и указов, определила следующее:
«Отсечь голову главному виновнику, положить в спирт, а затем гвардии сержанту, в сопровождении «добраго солдатавезти ее «для публики». «Публика» совершена была таким образом: полковник, тамбовской провинции воевода Петр Иванович Щербачев, «обще» с прибывшим сержантом распорядились на площади, где бывает колодникам экзекуция, сделать каменный столб, и на нем утвердили железную спицу. Затем, 8 октября 1725 года, в пятницу, в торговый день, в присутствии властей и при многих людях, голова Гомункула «с публикою», с барабанным боем на спицу воткнута, и лист о винах Гомункула при той оказии прочтен и прибит крепко к тому столбу, впредь для всенародного ведения, и поставлены у того столба для караулу солдаты».
Самое неприятное для ситуации было далее. Воткнутая голова со спицы слетела, заговорила человеческим голосом, долго и страшно хулила и Петра – самодержца, и его приблудную и ныне здравствующую императрицу, Синод, Сенат, расплевала лица караула, а затем ни весть, куда испарилась в полуденный день. Только её и видели.
А деньги, что были дарованы иеродиакону Богоявленского, что в Москве, монастыря, Иерофею Оглобле, «за его усердное показание» против Гомункула, по определению графа Петра Андреевича Толстого и Андрея Ивановича Ушакова, которому « согласно с указом 28 апреля 1722 года, выдано в награждение ея Императорскаго величества жалованья 50 рублев» не только, стыдно сказать, куда – то подевались, а превратились в кучу дурно пахнущего человеческого испражнения к вящему удивлению монастырской братии. 
И если в апрельских жилах была разлита весна, а кладбище было укрыто ещё умершими листьями прошлого лета, и облака, гоняясь, друг за другом освежали звенящие голоса птиц, то звериная тоска, не свойственная магу и волшебнику в его микробосуществовании, охватывала его, когда он думал о будущем расцвете Россиской империи, где все веселились, то в хороводе муки, то мракобесия, то пьяни, то способности наслаждаться мучениями других, ради получения сиюминутной прибыли, хотя бы и в денежном выражении. И если их бог бег во времени и пространстве, то сердце этих живых мясных кулей – барабан, их оружие не песни, а золото не звенящие голоса, а грудь их не медь литавр, а сами они хвостом помахивающие.
СЕКТОР КРУГА IV 
Чувствуя себя не то, что уставшим от случайно непроходящих во времени русских событий, когда законы издаются и повсеместно никогда и нигде в истории России не выполняются, где кровопускание и наказание с отвертыванием частей тела по приказу вышестоящего начальника есть форма бытия народа, Гомункул по мановению жезла микробоперевоплощения, чувствовал себя, наконец, осыпанным манной небесной, но не в смысле, что был голоден и ему эта манна, как евреям в Египте требовалась, а просто оказался в этой стране, которая по размерам была не больше современной Бельгии и с такой же великой плотностью людей на один квадратный километр. Просто ему захотелось передохнуть от людей России, хотя мир созерцания и был у этих народов различен, но русские имели громадную фантазию, а в государствах Нила у народа тысячелетиями фантазии не было. И поэтому в марании папирусов, которые позднее, пусть хоть Геродот перепишет, он не видел никаких сложностей, показывая, что у жителей страны все было шиворот – на выворот, начиная от земли, которая была черная, а у всех других народов желтая, а от этой черной земли пошёл у египтян опыт жизни и чудес, который складывали в свои храмы жрецы, – чуткие служители ареопага Богов Египта: «ни одна страна не владеет таким количеством чудес и ни одна не имеет так много произведений, которые трудно описать. Не только климат ее иной, чем в остальном мире, и реки не похожи на остальные реки, но также и народ в большей части своих нравов и обычаев полностью противоположен тому, как обычно поступают люди. Женщины ходят на рынки и торгуют, а мужчины сидят дома за ткацким станком, и в остальном мире уток ведут по основе снизу вверх, а египтяне ведут его сверху вниз. Кроме того, женщины носят грузы на плече, а мужчины на голове. Женщина не может занимать должность священнослужителя ни при боге, ни при богине, а жрецами и тех и других являются мужчины. Сыновья не обязаны обеспечивать своих родителей, если не желают этого сами, а дочери должны это делать, хотят они этого или нет. В других странах жрецы имеют длинные волосы, в Египте же их головы обриты; во всех других местах принят обычай, что на время траура родные умершего коротко обрезают волосы, а египтяне, которые в любое другое время ходят совсем без волос, при потере родственника отращивают длинную бороду и длинные волосы на голове. Все другие люди живут отдельно от животных, египтяне же всегда держат животных рядом с собой. Другие едят ячмень и пшеницу, в Египте делать это позор, а зерно, которым они питаются, – полба, которую некоторые называют «зеа». Тесто египтяне месят ногами, а грязь перемешивают руками. Их мужчины носят две одежды сразу, а женщины только одну. Египтяне прикрепляют кольца и закрепляют канаты на парусах с внутренней стороны, другие же народы прикрепляют их снаружи. Когда египтяне пишут или считают, то двигают рукой не слева направо, как греки, а справа налево». 
Он любил эту страну за её постояноство. Любил внешний облик страны, ее язык, литературу, религию и искусство с очень ранней даты – с 3000 года до н. э., а в это время о европейских странах почти ничего не было известно и до более поздних времен: в те дни, когда герои Гомера сражались под Троей, Древний Египет уже прошел пору своего расцвета и достиг времени упадка. Цивилизация многих других стран, возможно, и была такой же древней, но не оставила после себя никаких следов 
Египтяне в 3000 году до н. э. были бы похожи на современных людей, если бы находились на той же стадии развития цивилизации и жили в той же среде. Их язык, религия и система управления развивались по тому же пути, что и у более поздних народов. Мир в эти древние времена был таким же, как сейчас: те вечные законы, которые управляли ими, действуют и теперь. Прогресс цивилизации, изобретения, сделанные человечеством, внесли лишь небольшие изменения. Древние царства были основаны в результате войн, похожих на те, в результате которых были основаны современные государства; древнее искусство расцветало или увядало под действием тех же обстоятельств, которые влияют на сегодняшнее искусство. 
Он понимал, что Египет поучительный урок еще в одном отношении: ни в одной другой стране нет такого малого числа пробелов в последовательности исторических событий. От дней царя Снофру (IV династия) до завоевания Египта Александром Великим и от времени греков до арабского вторжения почти нигде не разорвалась ткань времени, цепь памятников и сочинений. Только в этой стране можно наблюдать за одним и тем же народом в течение пяти тысяч лет; язык сменился один раз, религия два раза, национальное происхождение правящего класса много раз, но природные условия жизни оставались почти неизменными.
Он как бы делал передышку, возвращаясь в эти древние времена, утверждая, что «люди – всегда только люди», где бы и когда бы они не жили, но чем дальше вглубь веков уходил он в своём бессмертии микробообразия, тем больше чувствовал внутреннее успокоение от машины сиюминутного дела истории, в которой далеко невсегда переполнялась мера его терпения и где он сравнивал места не столь отдаленные с местами древних царств Египта, где злачных мест хватало, но мокрого места после смерти людей оставалось меньше. Там огнём и мечем, мешая эти приёмы с умом машина государства без милосердия и яви божеской милости перевертывала весь мир, переправляя людей в лучший мир и не заботясь о малых мира сего, от которых и так как будто бы тесно, но которые становились гвоздём потустороннего мира, а этот гвоздь бытовал в мозгу еще проживающих текущую жизнь людей, не обеспокоенных фантазией воображения, а дышащих дымными легендами, поддерживаемыми жрецами храмов и текущими событиями, не утекающими напрасно куда – нибудь без всякого внимания собственной неутишимости, но бессознательно храня свои чувства для дальнейшей надежды и движения в мир богов Вечной реки.
СЕКТОР КРУГА V
И сейчас, когда Гомункул, вдруг оказался во времени и пространстве того круга событий, которые он любил и лелеял, испытывая танталовы муки от созерцания религиозных войн или Европы, или «антихристовых явлений» в России, где раздрай мыслей был так велик, что люди толпами занимались самосожжением во времена великого Преобразователя Петра, памятуя слова, сказанные ещё Ломброзо, что преобразователи Мира имеют не только особую форму черепа, но крайнюю склонность к эпилептическим припадкам, во время которых, как и Магомет они в состоянии многократно облететь вокруг Земли за то время, пока вода еще не вылилась из кувшина, он, Гомункул, инстинктивно своим микробообразием чувствовал эпоху и время, которая при всём своем мутнообразии приходила на мысль ему, отодвигая на задний план учения ветхозаветных старцев, чьи умонастроения отражены в Ветхом Завете. И это внутреннее чувство пространства и времени в кругообразии сектора событий выделило ему события той древности, которая была ему близка, события, отделяющие многобожие жрецов – правителей Фив Амона – Ра от монотеистического культа, воспетого человеком, чья жизнь протекала всего – то каких лет тридцать в эпоху 1375 –1358 гг до н.э.И все эти события не сопровождались лишь религиозным протвовстоянием, когда царь царей божественный Эхнатон( подобный Солнцу) запросто со своими сторонниками просто отделился от Фив,бога Амона – Ра и со своими последователями и сторонниками создал новый город – государство Атон. Но сразу после его смерти жрецы Амона – Ра востержествовали со своим многобожием, стерев с лица земли, казалось навсегда, память вероотступнике стародревних традиций Египта, который в краткой молитве обращался к единому Богу:
«Я пью сладкое дыхание, которое исходит из твоих уст. Я ежедневно лицезрею твою красоту. Да смогу я слышать твой мелодичный голос даже при северном ветре, да оживятся мои члены твоей любовью. Дай мне руки твои, чтобы удержать дух твой, чтобы мог я принять его и жить им. Назови имя мое в вечности, и о нем никогда не забудут». 
Сановник по имени Хоремхеб, в конце концов, узурпировавший трон, строил свою усыпальницу в Саккаре, в мемфисском некрополе неподалеку от Каира. Хоремхеб был главнокомандующим египетской армией, и на некоторых рельефах в гробнице показано, как он в этом качестве получает награды. 
Один из первых мучеников за монотеистическую веру в конце его жизненного пути, когда несчастья обрушились на него со всех сторон, его вера оставалась незыблемой и, находясь на пороге телесной смерти, он по-прежнему верил в бесконечную жизнь Духа, в которой он мог пройти сквозь вечность и служить далее своему Создателю с неиссякаемой любовью и преданностью. 
Согласно учению Эхнатона, бог был той силой, которая порождала само солнце, энергией, проникавшей на землю в виде света и солнечного тепла, пробуждая к жизни все живое. В тех случаях, когда научные построения не дают удовлетворительных объяснений, следует предположить вмешательство Бога. Он есть творец энергии, первопричина всего сущего. Эхнатон, живший за тысячелетия до появления этого движения, определил бога практически так же.
Юный фараон заявлял, что бог – это бесформенная субстанция, зародыш мысли, сила любви, наполняющая время и пространство. 
В восприятии юного фараона Атон совершенно не походил ни на одного из тех старых богов, которым в то время поклонялись в Египте. Атон был практически таким же, каким представляют Бога в современном мире. Все качества, которыми фараон наделял Атона, можно найти и у нашего христианского Бога. Подобно яркой вспышке метеора в ночном небе, Атон мелькнул во тьме египетской.
Гомункул осознавал, что в учении Христа прослеживается более очевидное сходство с культом Атона, нежели с той верой, которую проповедовали Авраам, Исаак и Иаков. 
Амон-Ра и все старые боги Египта являлись не кем иным, как обожествленными смертными, наделенными необычайной, хотя и ограниченной властью, и сохраняли во многом человеческие привычки и черты характера.
Молодой верховный жрец призывал подданных искать своего бога не в шуме битв, не в дыму человеческих жертвоприношений, а среди цветов и деревьев, диких уток и рыб. Он проповедовал, что учиться следует у природы, явившись в некотором роде первым адептом учения об «апостольской жизни». Он старался разрушить устоявшиеся традиции и неустанно побуждал свой народ поклоняться «праведно», не придавая особого значения религиозной обрядности. 
В то время как прежние боги являли свою власть чаще всего во время бедствий и потрясений, милосердный Бог Эхнатона присутствовал ежеминутно в самом течении жизни, в подрастающих зверятах, в легком ветре, наполнявшем паруса, в рыбах, плещущихся в реке. Как и другой учитель, более великий, чем он, Эхнатон наставлял своих учеников обращаться к создателю как к «Отцу Небесному». Атон был той радостью жизни, которая заставляла яроко «танцевать», а птиц порхать в вышине. Сам Эхнатон был скорее склонен печалиться, чем веселиться, но он стремился пробудить в сердцах своих сторонников, прежде всего, радость. Гомункул, читая папирус Обращения к Атону, слышал почти живой голос:
«О прекраснейший!
Ты сияешь на небосклоне, о вечно живой Атон, податель жизни! Ты взошел на восточном склоне неба и всю землю наполнил своею красотою. Ты прекрасен, велик, светозарен! Ты высоко над всей землею! Лучи твои объемлют все страны, до пределов того, что создано тобою.
Ты Ра, ты достигаешь пределов (мира). Ты подчиняешь дальние земли сыну, любимому тобою. Ты далек, но лучи твои на земле, ты – пред людьми, (по небу) твое движение».
И Гомункул, вспоминая 103 псалом Давида, преобразовал его похожий псалом – «псалмоид», так близко по своему Духу подходящий к молитвословию, сформулированному Эхнатоном почти полтора тысячелетия до н.э.:
И грохот дальнобойной силы 
из бездны ангелы несут с улыбкой милой, 
восходит солнце, радуя леса, 
и свежесть вод, лазури небеса.
Ты обличен величием и славой, 
Ты в бесконечности проник. 
Как мир наш мал и на планете малой,
услышит кто наших страданий крик? 
В твоем шатре из риз небесных света 
лишь Дух Твой слышит нас с рассвета.
Ты благом простираешь руки 
и усмиряешь наши муки, 
и беззакония творимые людьми 
отринь от них, но их благослови.
Гомункул воспарял мыслью и чувствовал как вставал дальний тихий горизонт, где небо касается земли, а человек человека и там немедленно начинается счастье взаимной жизни и возникает отдаленно – необходимое искусство, как оно возникло в городе – солнце Атона, например в искусстве изображения Неи, Нифертити, когда Эхнатон попытался силой своих переживаний через эпилептические видения осознать «беззакония, творимые людьми», которые требовалось отринуть от людей, но благословить их сиянием Света Духа. Сравнивая эти эпохи: западно – европейскую, русско – азиатскую с эпохой «отступника» от фиванских жрецов, эпохой Эхнатона, он чувственно воспринимал Зло как источник изначальной сущности человека и в то же время он сознаввал, что нарезанные ломти площади истории человечества, существуя вне времени и пространства, ведут его к проникновению в частную жизнь людей.
СЕКТОР КРУГА VI
Солнце светило над Ленинградом, колыбелью Петра, построенного на костях и упроченного костями во время последней войны, костями ежегодно извлекаемыми из окрестностей, то ли Ленинграда, то ли Санкт – Петербурга, Петрогада, безралично, т.е. как и какому вруну это будет по вкусу, костями павших и уже преобразованных в своем микробообразии в ту часть недвижимой материи в пространстве и времени, которая сохранялась как память в сердцах и душах ныне живущих традициями и условиями жизни той эпохи, которую можно было бы считать новой, если говорить только о памяти людской, которая всё набирается ума, но не может постигнуть этот ум до тех пор, пока не набирается духу и начинает набрасывать тень на события давно прошедших дней и называть белое черным, а, в конце концов, набрав в рот воды и навострив глаза, просто проживает под солнцем, надевая маску сожаления, горя или радости о давно прошедших днях, слушая ветры истории, дующие им в уши всякую чепуху. И только Солнце в своих бесконечных и разнообразных ритмах 27 суток, 12, 18, 180 и далее лет, цикадности всего живого от микробов, до тараканов и клопов строят ту самую историю, о которой говорил всё тот же Эхнатон вполне современно, поскольку «когда-то, где-то на Землю упал луч Солнца, но он упал не на бесплодную почву, он упал на зеленую былинку пшеничного ростка, или, лучше сказать, на хлорофилловое зерно. Ударяясь о него, он потух, перестал быть светом, но не исчез. Он только затратился на внутреннюю работу, он рассек, разорвал связь между частицами углерода и кислорода. Освобожденный углерод, соединяясь с водой, образовал крахмал. В той или иной форме он вошел в состав хлеба, который послужил людям пищей. …И вот атомы углерода стремятся в жывых организмах вновь соединиться с кислородом, который кровь разносит во все концы живого тела. При этом луч Солнца, таившийся в них в виде химического напряжения, вновь принимает форму явной силы. Этот луч Солнца согревает живое. Он приводит его в движение. И в эту минуту он играет в нашем мозгу», приводит в действин наше сознание и самоосознаёт мысль изреченную. А мысли в форме понятий порождают действие, хотя последнее может происходить и рефлекторно. 
Вот почему он размышлял в уже определенном ему возрасте проще простого:
«Я понял, что в любом случае – прав я или нет – надо быть сильным, чтобы иметь возможность ответить… Всегда надо быть готовым мгновенно ответить на причиненную обиду. Мгновенно!.. Если хочешь победить, то в любой драке нужно идти до конца… В принципе это известное правило, которому меня позднее учили в Комитете госбезопасности, но усвоено оно было значительно раньше – в детских потасовках… Не надо никого пугать. Пистолет необходимо вынимать только тогда, когда вы приняли решение стрелять». 
Одноклассники и соседи уже тогда твердо знали, что «о последствиях драки он не размышлял: сразу бил в морду, и все». И дрался до последнего, поэтому чаще всего побеждал, и его старались не задевать.
Каждый стоял за себя как мог, например, в Сомали, после того как там свергли диктатора Сиаде Барре и тогда там за неделю стали убивать по триста человек. Эта странная организация, которую именуют ООН почему – то решила, что найдет доступ к сердцу сомалийцев и ввела туда войска и стало даже запрещать жевать населению траву, по действию похожее на наркотик, а результат, ему не позавидуешь: население от 12 лет взялось за автоматы, – за оружие: никто не смел лишить их чуть ли не единственного удовольствия.Вообще местные ребята вели себя в соответствии со своим умственным микробообразием: взрослые убивали детей, чтобы забрать у них одеяла, выданные служащими Международного Красного Креста, а поскольку остальной контингент войск ООН занимался вещами делёкими от дел сомалийских, т.е. в свободное время разгуливали в дорогих костюмах от «Армани», угощались дарами моря и хорошими винами или развлекались компьютерными играми, а тут сомалийцы перешли к отстрелу американских солдат, как более состоятельных, то американцы и удалились восвояси от этих дурных, микробообразных самолийцев. Да, какая разница! Один не очень умный, но ответственный работник аппарата, который сам не пил, решил, что и, русский, народ пить не должен, а потому приказал вырубить всю виноградную лозу, чтобы никакого вина вообще для народа не было, но, чтобы упаси, водка или местная «табуретовка» продавалась только по талонам или каким ещё престольным праздникам, например, 1 мая, в день Победы, причём на бутылку больше бывшим фронтовикам, чем остальным полусознательным гражданам. А другой, не менее, а даже более ответственный человек, что топтался в великой радости на гробе Ленина во время похорон Черненко, сменившего, тоже усопшего Андропова, радовался неимоверно открывающемся возможностям поиграть со страной в поддавки, рассказать ей, что перестройка это и отстранение народа от вина и водки, а тут Россия, что и Сомали, – почти одно и тоже.Отстранение от любимого напитка вело к великой революции, а самого меченого судьбой такого человека, который, если и не находился под каблуком своей разумно развлекательной супруги, то, по крайней мере, двигался в направлении согласия с ней, что надо подбирать идеологов среди людей уже окормляемых духом двухсотлетней демократии дяди Сэма. И эта, пресвятая троица: непьющий, меченый от природы человек да агент влияния бросили вызов всей стране, что не только не отказывалась пить, но и не собиралась никого вызывать на отказ от самого пития. А потому вся страна, от мала до велика, пошла тоже за человеком не без физических недостатков, рукопалого, но зато с большим преимуществом от этой самой троицы, она пошла за тем, кто беспошлинно разрешил торговать Церкви запросто спиртом и папиросами, заявивишем, что брать свободы можно столько, сколько потребуется, человеком, который спорт ставил во главу угла, а головы де иметь не надо. И никто не сказал про него: «Не давайте этому парню спички, он может спалить всю Россию…»
СЕКТОР КРУГА VII
В этой истории времени и пространства, где пространство и время как гуттаперчевая материя то растягивалась, то сжималась фактами, так что найти себя самого было уже как бы не возможно, накаляли атмосферу Бытия в целом, где путеводной нитью Ариандны были скараментальные посылы, вроде:"Итак, не бойтесь их: ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано. Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях». Евангелие от Матфея, Гл. 10. 26, 27.
И вот будем считать, что тот самый ленинградец, о котором шла речь оказался настолько праведным, что «стал знакомиться с жизнью в Соединённых штатах Америки». Куда просто человеку из любой страны не с бухты барахты, а уж из того самого Союза все непременных республик, равных настолько, что где вином упивались и барашком закусывали, то в других краях и маковой росинки сыскать – то было непросто. А тут Америка, где, конечно, все не только вечно улыбаются, но все крайне вежливы и за куском хлеба в очередях не стоят в подомовой толпе обывателей. Симпатичному и удачливому 26 летнему парню в Колумбийском университете тепло и вольготно среди новых друзей, а сам он как будто бы от факультета журналистики выступает перед учащимися и колесит по стране Америке, накаляя атмосферу своей головы фактами жизни этой самой Америки и её народа, а на всех фотографиях улыбка от рождения старческая. И никто никогда не поверит, и никто никогда не скажет, что этакий молодец в новую культурную эпоху не просто четырёх глазый упырь с многими руками и ногами и другим членами от природы данными, которые у обычных людей находятся в ограниченном количестве, ему были даны во множестве по причине его многошатких мыслей и даже мыслей не только недобрых, а злокозненных и направленных в конечном счете на прославление той самой страны, где колумбийская свобода позволяет иметь в конечном счете не только приличный счёт в банке, но и бойфренда, пресытившись своими играми интимного характера с законной супругой, с которой прижил и не одного ребёночка, но изменил ориентацию прозябания. И если такого человека приглашают в сверхсекретное Большое здание, где поручают ему лупить «в пух и прах « охранную политическую систему государства, то он наподобие небезызвестного героя романа «Золотого теленка», произносит фразу ; «Позвольте войти наёмнику капитала», но поскольку эта фраза в данном кабинете была бы ни к селу, ни к городу, то он ограничивается более скромной сентенцией:"Что Вас заставило встретиться со мной, предателем и тайным агентом ЦРУ?» – спросил вошедший.