Эссе

Так вот, на прошлой неделе, находясь на севере Англии, я отправился в гости к своему старинному знакомому, который живет в одном из тех небольших рабочих поселков — полугородах, полудеревнях, — которые обычно вырастают невдалеке от крупных промышленных городов. Поселок, о котором идет речь, гнездится на вершине горы и со всех сторон окружен болотистой равниной. Место мрачное, неприветливое, и если раньше оно было унылым и заброшенным, то теперь, с появлением высоких фабричных зданий, когда горы, словно оспой, покрылись уродливыми промышленными застройками, оно производит еще более тягостное, безотрадное впечатление. Длинными узкими трубами тянутся в небо заводы, зияют тусклые глазницы тысячи окон, зеленые лоскуты нескольких еще сохранившихся полей зажаты между черными стенами, повсюду навалены громадные кучи золы, вдоль грязных улочек уныло тянутся, выстроившись в ряд, приземистые дома, а впереди раскинулась бескрайняя болотистая равнина с громоздящимися на фоне неба глыбами зубчатых черных скал. Болота хмуро уставились на заводы, а заводы — на людей. Такие места поневоле бросаются в глаза, врезаются в память, их не спутаешь ни с какими другими. Впрочем, человек — растение отнюдь не нежное — приживается и здесь. В этих краях пышным цветом распускаются солидные добродетели и причудливые нравы.

Только в ночное время здесь и можно находиться. Ясной, холодной ночью вся неприглядность этих мест исчезает бесследно, и становится даже по-своему красиво. Когда солнце наконец садится, равнина вдруг озаряется каким-то странным светом: бледно-лиловым, зеленым, густо-оранжевым. Вершины скал расплываются в сумерках, ползущие в гору трамваи издали похожи на блестящих золотых жуков, отблески фонарей в долине загораются в небе неведомыми созвездиями. К сожалению, когда я ехал в трамвае в безобразный поселок на горе, где жил мой друг, было еще не совсем темно, и, хотя такая поездка довольно увлекательна, поскольку трамвайные пути напоминают горную железную дорогу, а сами трамваи — тяжелые скрипящие галеоны, я с грустью смотрел в окно. Издав мучительный стоп, трамвай с трудом преодолел последний, самый крутой подъем перед поселком. Мы проехали мрачные и куцые футбольные поля, крошечные муниципальные садики, настолько убогие, что своим видом они позорили даже ни в чем не повинные овощи. Еще более безотрадное зрелище являли собой грязные, покосившиеся курятники, в которых влачили жалкое существование угнетенные представители куриного рода. Мы миновали пару пивных и вскоре въехали в поселок. Несколько жуткого вида лавчонок, по одну сторону от дороги короткие прямые улочки и каменные домики, едва различимые во тьме. Трамвай остановился, и я вышел, не испытывая ни малейшего желания встречаться с аборигенами.

Выйдя из трамвая, я увидел перед собой небольшую улочку, которая сразу же привлекла мое внимание. По сторонам было всего несколько домов — небольших строений почти без окон, цветом и формой они напоминали угольную вагонетку. Ни садика, ни даже двора, ограды или хотя бы нескольких ступенек — несчастные жильцы выходили из дома прямо на улицу и входили в дом прямо с улицы. Дорога была вымощена лишь местами, под ногами хлюпала жуткая смесь из травы, шлака и грязи. Кончалась улочка небольшим пустырем, на котором трава была давным-давно вытоптана. Одним концом улица упиралась в дорогу, где заунывно громыхали трамваи, а другим спускалась к пустырю; друг на друга исподлобья смотрели два ряда мрачных, жалких домишек. Казалось, здесь не бывает ни детей, ни кошек и собак, ни даже открытых дверей — ничего, кроме непроницаемой тишины. Я подумал, что хуже улицы я еще не видел, в жизни бы не согласился жить здесь. В ней не было ничего от тех живописных темных закоулков, которые известны своими попойками и кровавыми драками. Нет, это была и всегда будет совершенно благопристойная улица, воскресной газете здесь поживиться нечем — улица как улица! Но какая же жуткая, безотрадная! Все в ней было явно не так, как надо. Ясно, что, как бы ее ни планировали, как бы ни застраивали, такая улица была изначально обречена. Подумать только, что за этими стенами живет и любит человек, центр вселенной, самое способное и благородное из всех живых существ на земле!

Но я заговорил о совпадении, которое тайно угнетало меня всю прошлую неделю. Так вот, только я начал бормотать про себя: «Сподобил же господь…», как вдруг мне пришло в голову прочесть название улицы, ведь я совершенно не сомневался, что в довершение всего в ее названии обязательно будут использованы такие слова, как «лаванда», «акация» или даже «рай». Я поднял глаза и сразу же увидел у себя над головой табличку, на которой черным по белому крупными, четкими буквами значилось: Улица Пристли.

Старый фокусник © Перевод. Т. Казавчинская, 1988 г.