Эссе

В других религиях также были и есть эмпирические личности, воплощающие реальных богов, скажем, фараон Египта или далай-лама. Однако в этих случаях нельзя сказать "сей есть Он", поскольку "бытие фараоном" или "бытие далай-ламой" не было исчерпано в каком-то одном историческом индивидууме, оно было рассеяно (disseminated) во множестве фараонов и далай-лам — как в тех, что жили тысячу лет назад, так и в грядущих воплощениях. Оно присутствовало в том или ином конкретном человеке, но ни фараон, ни далай-лама не располагали природой божественности как своей собственностью. Напротив, быть носителем инкарнации божества означало стирание собственных индивидуальных характеристик, релятивизацию данного конкретного индивидуума как случайного переносчика. Рассеяние инкарнации в череде сменяющихся поколений низводило каждую отдельную манифестацию до уровня genile (genile (лат.) — передающееся из рода в род.), в то время как божественность Христа была сконцентрирована в эксклюзивной личности Иисуса из Назарета и в единственной сфокусированной точке истории, где и удерживалась усилием отождествления. Всякое возможное "здесь" теофании или эпифании было навечно приписано к фигуре исторического Иисуса, все иные варианты заведомо исключались. "Этость" ("Yonder") Иисуса из Назарета поглотила свободные выплески "здесь" и "сейчас". Было остановлено Время Его жизни и присутствия, само Время было схвачено и удержано от течения, от возможной утечки к другим божественным персонажам. Теперь во всей истории есть только один исполненный момент (kairos), делающий все прочее время психологически пустым.

Итак, мы уже вошли в обсуждение второй характеристики скачка из воображаемого в бытие, речь идет о единственности одного. Это тема эксклюзивности, абсолютной исключительности Христа. Он есть Один и есть Единственный, "ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос" (1 Кор. 3:11), "ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись" (Деян. 4:12). Иисус Христос окружен и защищен со всех сторон негациями: "никто", "никто кроме", "нет другого под небом". Указывание (полагание позиции "сей есть тот") явно отсылает не к позитивному, чувственному содержанию, но, в сущности, служит цели элиминирования возможных конкретных имен, вообще конкретности как таковой. "Сей есть" означает редукцию к пустому пространству, к голой точке в геометрическом смысле. Этим актом полагается Альфа и Омега, axis mundi (axis mundi — ось мира (лат.)), поворотный пункт времен, нулевая отметка истории. Речь идет именно о нулевой точке, поскольку она не имеет протяжения в широте мира. Водружение креста на Голгофу и представляет собой первополагание, маркировку нулевой точки Бытия — той, что прежде была где-то, внутри воображаемого и мифического. Основание креста есть архетипический образ идеи, выраженной в утверждении "это он". А перекрестие — это пересечение координатных осей, точка отсчета Бытия, упорядочивающее его в универсальную систему координат. Задолго до того, как нулевая точка была признана математикой, христианство изобрело и утвердило ее в качестве метафизического принципа. И достаточно показательно, что математическое признание нуля как числа произошло в период актуальной реализации христианства[7], а именно в 1629 году (годом позже открытия Гарвеем круга кровообращения), и опять же всего несколькими годами спустя было использовано великим умом, решительно способствовавшим прогрессу христианства — Декартом (1637), ибо Декарт снабдил современного человека fundamentum inconcussum, эго, прочным камнем, на котором современность воздвигла свой дом и откуда могла теперь испытывать природу (разомкнул опыт мифологического и воображаемого).

Так же как в математике понятие нуля сделало возможным прорыв из сферы натуральных чисел и покорение миров отрицательных, иррациональных, мнимых чисел (почему математики и говорят о кардинальном значении открытия нуля), метафизический нуль стал точкой, отталкиваясь от которой, дядя Сэм, если выражаться фигурально, смог прорваться в потустороннее воображаемого, т. е. в наше "здесь и сейчас".