– Недостатки такого положения вещей общеизвестны, достоинства – меньше: в четырех стенах хорошо мечтается. Порознь и сообща мы, отечественные интеллигенты, много чего навыдумывали и домыслили: Запад, дореволюционную Россию, самую свободу – всего не упомнишь. (Примерно так же, за неимением достоверных сведений и наверняка не от хорошей жизни, выдумали западные интеллектуалы Советский Союз – Страну рабочих и крестьян.)
Существование под тоталитарным режимом – злая карикатура на детство, но детство – золотая пора, как его ни окарикатуривай. Поэтому можно было бы сказать, что при советской власти жилось и впрямь в каком-то смысле “легче и веселей”, по замечанию Сталина. Но язык не поворачивается: миллионы убитых – недопустимо высокая плата за казарменную беспечность народа и за надрывное удовольствие интеллигента тешить себя иллюзией, что пусть-де он живет в говне, но есть все-таки на белом свете земли, где реки текут молоком и медом. Помню эту снисходительную реплику – “нам бы ваши заботы” – на жалобы какого-нибудь заезжего турка. С одной стороны, совершенно объяснимую, с другой – не очень справедливую.
Житейская суета, хлопоты быта, на которые принято сетовать, служат нам и добрую службу, отвлекая от метафизических печалей. Вот и советская власть, неотвязная, нудная и вездесущая, как зубная боль, неплохо отвлекала думающего человека от невеселой данности: он не только несчастный житель “империи зла”, но еще и обитатель мира, который по праву считается юдолью скорби, и людская участь, как сказано, сродни пролитой наземь воде.
Нежданно-негаданно и почти в одночасье мы стали свободны. Свобода пришла “сверху” – в обличье партийного функционера с бессвязной речью, фрикативным “г” и большим родимым пятном на лысой голове.
Личная заслуга каждого из нас в деле общего освобождения – исключения наперечет – исчезающе мала и сопоставима с вкладом крупицы снега в сход снежной лавины. Поэтому воспользуюсь случаем и в очередной раз поблагодарю М. С. Горбачева, даже если он вызволил нас по ошибке.
(Вероятно, легкость, с которой мы сейчас возвращаем свободу обратно – “наверх”, объясняется и легкостью ее приобретения: с заработанным имуществом так безболезненно не расстаются, только с дармовщиной.)
Неучастие – это все, на что мог отважиться среднестатистический порядочный человек. В 80-е годы один собутыльник сказал в кухонном разговоре: “Будь мы совсем честные люди, мы бы не сидели за этим столом”. Совсем честными людьми были тогда политзаключенные.
Я, признаться, проморгал начало конца. Да и никто из моих многочисленных знакомых (а среди них встречаются и умницы) не предвидел и не предчувствовал, что крах советского режима близок. Напротив, мы считали, что, к нашему величайшему несчастью, ни нам, ни детям нашим ничего другого и не светит.
Внезапность перемен на какое-то время даже лишила внутреннего равновесия – настолько прочно вошло в привычку пожизненное противодействие давлению извне. Где всегда было что-то громоздкое, образовалась пустота, – вероятно, с таким выражением лица встают с пола после конфузной попытки по многолетнему обыкновению усесться в старое кресло, выброшенное накануне.
Но нас освободили, и, потеряв чувство реальности происходящего, мы стали несмело обживаться в новых условиях, приходить в себя и делать личные открытия, приятные и не очень.
Ну например. В каждой интеллигентской компании как-то само собою – с гордостью и сожалением – предполагалось, что за пределами данного, максимум в двенадцать – четырнадцать человек, кухонного застолья – всеобщее одичанье и мерзость запустения. Когда развиднелось, оказалось, что подобных компаний – сотни.
Или вот: вдруг с телеэкрана из уст постылого и вконец изолгавшегося комментатора доносились слова правды и это каким-то образом тотчас очеловечивало взгляд его совершенно бессовестных, как представлялось еще вчера, глаз. Напрашивался вывод: людей, по-настоящему скверных, не так уж и много – большинство гадостей делается по слабости, а не добровольно. Лучше бы, напрашивался вывод, государству впредь не проверять своих граждан – всех без изъятья – на прочность: итог проверки, увы, предсказуем. А герой – честь ему и хвала – сам сыщет приключений на свою голову: “в жизни всегда есть место подвигу”, – учили нас в школе.