Эссе, статьи, рецензии

Но главное, выходило, что свобода не сладка, как предвкушалось, она вообще не имеет цвета, запаха и вкуса, поскольку принципиально бессодержательна, – это всего лишь благоприятное условие для реализации любых наклонностей и инстинктов. И тогда знаменитая эренбурговская метафора – оттепель – утратила однозначные, более-менее положительные ассоциации и повернулась своей новой стороной, обнаружив неожиданный оттенок смысла. Оттепель в лесу или во дворе детства заставляет жадно вдыхать воздух, пахнущий непонятно чем, но чем-то очень дорогим. А как реагирует обоняние на повышение температуры на свалке пищевых отходов или в пристанционном сортире? Вот именно. Так что почти одновременно и пахнуло озоном, и потянуло дерьмом. И смрад вразумил лучше всяких аргументов, что “зрелый социализм” – это не когда клика негодяев и маразматиков помыкает безвинным населением, никак нет. Скорее это исторический результат многолетней извращенной селекции, противоестественного отбора, когда власть и подданные вконец растлили друг друга. И благоуханию просто неоткуда взяться, раз весь этот тлен и перегной оттаял, забродил, пузырится и расползается на глазах.

Из казармы мы прямиком угодили в капиталистические “джунгли” – штамп советской газеты пришелся впору. Кстати пришлась и детская книжка – “Маугли” (“Книга джунглей”), став хорошим путеводителем по вновь обретенной и незнакомой по существу стране. Погоду в этих труднопроходимых и небезопасных зарослях делают прямоходящие шер-ханы, из-за спины их выглядывают шакалы табаки, а пошляки свободы, журналисты, снуют по верхам, “подъемля крик”, словно бандерлоги.

Наверстывая упущенное и колеся по выдуманному некогда Западу, мы обнаружили, что различие двух миров, вопреки ожиданиям, вполне соизмеримо с их же сходством, во всяком случае сходства больше, чем хотелось бы. И выбор, в конце-то концов, сводится к поискам наименьшего зла – какие уж тут молоко и мед! Правда, западные “джунгли” смотрятся лесопарком.

Вплоть до середины 80-х, пока я, в ранге экспедиционного рабочего, тыкался изнутри – от Памира до Чукотки – в границы СССР, я держался “западником”. Теперь, когда уклад России сместился на “запад” и отчасти утратил привычные координаты, мои симпатии путаются в сторонах света. Заграничные поездки подтвердили правомерность застарелого комплекса национальной неполноценности, но они же наделили более непредвзятым взглядом на отечество, попутно – на себя самого. Хороши на зависть добродетели протестантизма, но мне, к моей досаде, ближе российские двусмысленные повадки – я сам такой. Доходит до мелочей: скажем, недоверие к треску советской пропаганды распространялось и на хрестоматийные здешние красоты. Но после Нью-Йорка, Амстердама, Венеции понимаешь, что Петербург или вид на Москву с Большого Каменного моста выдерживают сравнение.

И еще: порох утопии – той или иной – имеет неограниченный срок годности, поскольку есть и всегда будут обездоленные, которым вроде бы нечего терять, и доброхоты, готовые им помочь, иногда – любой ценой. Наконец, навсегда в избытке и просто глупость, и просто злоба. Поэтому лучше по мере сил препятствовать несправедливости – не только из человеколюбия, но и в целях самосохранения: ведь охотники поднести к пороху спичку и отличиться за чужой счет – тоже есть и всегда будут. А когда займется – никому не поздоровится.

Но, может быть, наиболее обескураживающий опыт последних лет, самое неприятное для российского гуманитария открытие касается свободного и довольного человека… Впрочем, себя он вполне устраивает. Вероятно, в данный момент он апатично смотрит по телевизору какую-нибудь херню, от которой руки опускаются, и запивает это дело пивком. Имеет право. И винить в его неблагообразии уже некого: свобода.

* * *

Стал ли я счастливей, став свободным? Не уверен. Но свобода – это не про счастье, при чем здесь счастье? Свобода расширяет кругозор, подогревает чувство личного достоинства, треплет нервы и умножает познание. А кого и когда вышеназванное осчастливливало?!

Обретение свободы еще и грустно, как окончание детства с его иллюзиями, пусть даже приютскими. Но это какая-то правильная грусть – так и Маугли был невесел, уходя к людям. А питон Каа пробовал его утешить: “Сбросив кожу, мы не влезаем в нее больше. Таков закон”.

2006

Имя и имение