Эссе: стилистический портрет

«Гимн сочинительству (О значении художественного вымысла)»[97] - эссе знаменитого американского писателя Э.Л. Доктороу можно считать классическим. Оно о том, что вне времени, что не теряет своей актуальности никогда, - о дефиците творчества и духовности в том обществе, в котором ему выпало жить. Тема для автора, решившегося после своих знаменитых романов «Рэгтайм» и «Гагачье озеро», по сути о том же, написать еще и эссе, надо понимать, так до конца и не закрыта.

Заголовок и подзаголовок - как указание на два разных жанра, требующих разной стилистики. Гимн - чего-то величавого, громкого, боя в литавры, а размышления «о», в данном случае, о значении вымысла - спокойного раздумья, доводов, аналогий, эрудиции в конце концов. Но Доктороу почему-то поставил их не только рядом, но и связал внутренней логикой в одну заголовочную структуру, которую с помощью декодирования самого текста с полным правом можно прочитать как гимн эссе. Попробую это доказать.

Автор пишет, что вымысел «есть древний способ знания, тотальная форма общения, первооснова современной языковой специализации». Но, можно понять, с его точки зрения, - это вовсе не само сочинительство, не творчество. А вот художественный вымысел - это совсем иное понятие. Это плод творца, возникший из его домыслов и писательских размышлений над данностью: «древний способ знания, тотальная форма общения.» и т. д. Не простое собирание фактов, а столкновение общеизвестных истин и осмысление их составляют творческий процесс написания художественного произведения. Как, впрочем, и эссе.

Это и есть подлинное сочинительство. Доктороу слагает гимн творчеству, и в этом смысле нет никакого противоречия в структуре заголовка: стилистика его собственного текста абсолютно эссеистична. На новом витке философской филологии мы читаем эссе об эссе.

В воспоминаниях автора о детстве проскальзывает важная деталь: завораживавшие его рассказы отца и матери были «о самых обыкновенных вещах», но все «казалось чрезвычайно важным». Размышляя об этом, он делает вывод: все воспринимается естественно, когда рассказчик - «человек, которого ты любишь».

А что нужно, чтобы слово писателя отозвалось в душе читателя с той же силой, что и рассказ любимого человека? Доктороу знает ответ: «В каком-то смысле задача профессионального писателя как раз и заключается в том, чтобы преодолеть ужасный изъян - то, что он всего лишь писатель, а не родной и близкий читателю человек».

Личностное начало - не только литературная форма эссе, но и скрытая пружина повествования. Жизненные впечатления автора, пропущенные через сознание, оценки собственного опыта, внутренняя работа ума и явление индивидуального смысла прочитанного чужого текста способны сплести стройную мелодию повествования, хотя, если верить автору, «повествование подвластно всякому - возможно, потому, что оно заложено в самой природе языка». М. Бахтин называл это «включением слушателя (читателя, созерцателя) в систему (структуру) произведения»[98]. В равной мере наблюдения Доктороу о поиске приемов «метафорической» передачи смысла - это интерпретация теории М. Бахтина об ориентации слова на собеседника[99].

Со сдержанной иронией автор комментирует упрощенную модель писательского труда: «Если у вас есть существительные, глаголы и предлоги, есть подлежащие и дополнения, - будут и рассказы». Если бы все было так просто! А как же гениальное наблюдение

Л.Н. Толстого о «лабиринте сцепления», или учение В.В. Виноградова об «образе автора»? Автор - не собиратель существительных и глаголов, а сочинитель, мыслящий избирательно и творчески, познавший «искусство сочинителя».

«Нет сочинительства лучше того, что откровенно зовется сочинительством, - художественной литературы», - во имя этого пассажа, кажется, и написан весь текст. Доктороу никому не навязывает своего мнения - эссе не призвано убеждать. Он лишь размышляет: «Это (сочинительство. - Л.К.) древнейшая форма знания, но и самая современная тоже: если все сделано так, как надо, то разнообразные функции языка опять сплавляются в единое откровение, от которого захватывает дух. Будучи тотальной формой общения, это и важнейшая его форма. Она охватывает все».

Гимн сочинительству звучит как откровение ума, как мысль, направленная «на чужие мысли» (М. Бахтин), оформившаяся в новый текст: «Ценнейшее средство и орудие выживания, литература несет в себе мудрость», избавляющую от отчаяния, дозирует страдания. Она говорит: чтобы и дальше существовать, мы должны вплести свою жизнь, самих себя в наши сказания».

Биографическое «я» эссеиста как неотъемлемый элемент жанра совместило здесь в себе два лица: автора и слушателя. Это композиционно-речевое своеобразие было присуще еще многим эссе Монтеня: он представал перед читателем в ипостасях наследника культуры прошлых эпох и творца культуры своего времени[100]. Проблема вымысла, попав в эссеистическое поле, обращена то в глубь собственных мыслей автора, то отдана на осмысление читателю.