Есть!

Колымажский, Ирак и Аллочка с Пушкиным не отвечали на мои звонки – более того, телефоны у них были отключены, а городские номера предлагали длинные гудки, распиливающие воздух, или равнодушный бред автоответчиков.

«Абонент временно недостоин…», – послышалось в очередной раз вместо «недоступен», и я, разозлившись, отключилась. Прислонившись к окну, рядом дремала уютная бабулька в беретике – от нее пахло точно так же, как от моей ба Ксени. Странно: человека нет, а запах, точнее, память о запахе живет. Пахнет лежалыми карамельками, камфарой, огуречным лосьоном и самую малость булочками. Булочками с корицей и сахарной пудрой. Я придвинулась ближе к бабульке и тоже уснула.

Разбудил меня громкий голос Остапа Бендера.

– Ты вообще где? – кипел П.Н., вопли которого не умещались в крошечной трубочке телефона. Бабулька уважительно отодвинулась.

– В автобусе, – шепотом ответила я, опасаясь разбудить спящих пассажиров.

– Она в автобусе! – хохотнул П.Н., как будто я сморозила нечто настолько смешное, что у него сил нет придумать ответную реплику.

– Правда, в автобусе, Павел Николаевич! Зря смеешься!

Впервые я услышала, как странно звучит со стороны это полувыкающее обращение. Недотыкомка… Ведь так – на «вы» и по имени-отчеству, говорят друг с другом только простонародные старички со старушками. Я немедленно исправилась:

– Зря смеетесь, над собой смеетесь! Мчусь домой, проехали Гадов. Везу грибы.

Последние слова прозвучали таинственно, как пароль, – я заслушалась сама себя.

– Какие грибы?.. – заинтересовался П.Н. – Давно я не вкушал грибов!

Я случайно включила режим громкой связи:

– Лисички, подосиновики и белые сушеные.

– О-о-о, – простонала трубка. – Я бы прямо сегодня пришел ужинать, но, знаешь, мама просила провести с ней вечер. А ты, Геня, завтра же с утра на работу – и грибы приноси. Не представляешь, как мне нужно с тобой поговорить. И посоветоваться… На самом деле, – сказал он, перед тем как проститься, – все очень плохо. А будет еще хуже.

– Мужики, – с пониманием кивнула бабулька в беретике, выслушавшая, как и большая часть пассажиров, весь мой разговор с начальником. – Ты же понимаешь, что ни к какой маме он не пойдет!– И пугает, главное, – вступила соседка сзади, – «будет еще хуже!».

В сравнении с тихой Пенчуркой город наш выглядел так, как шалава рядом с отличницей. Оказывается, человеку нужно совсем немного времени, чтобы отвыкнуть от городской жизни, – я пугливо озиралась по сторонам, пробираясь по улицам короткими перебежками, как собака через многорядный проспект. Машины смотрелись убийцами; люди же говорили так громко, что непонятно было, как они умудряются различать посторонние звуки. Вот хорошо-то было в лесу, с комарами!

И дом мой любимый не порадовал. Без Шарлемани в нем было тихо и печально, будто на кладбище. Хорошо, что грибы – как малые дети! – требовали немедленного внимания, так что я, едва переодевшись и вымыв руки, бросилась готовить. П.Н. только рад будет, что назавтра его встретит не сырой продукт, а полноценный обед. Заготовки для ризотто с лисичками, жюльена из подосиновиков и грибного супа я сделала за полчаса – вот как соскучилась! А ведь на кухне даже воздух застоялся, да и свежих продуктов не было – с утра придется заехать в «Сириус».Впрочем, почему с утра?

От машины я тоже отвыкла – не сразу вывела ее с места на стоянке, и не то насмешила, не то перепугала охранников дергаными резкими движениями.

Телефоны Аллочки, Пушкина и Дода по-прежнему молчали, зато откликнулась Ирак:

– Ты в городе? Радость-то какая!

– Может, хотя бы в двух словах расскажешь, что происходит? – взмолилась я. – Чувствую себя как Робинзон Крузо в его худшую минуту. Ну или как «Я из лесу вышел, был сильный мороз».

– В двух словах не помещусь, – сказала Ирак, – а потом, у нас разговоры прослушивают. Только при личной встрече, Геня, прости. Приезжай завтра пораньше. Дод тебе шлет привет и обещает подкинуть к вечеру Шарманку. Пока!Ирак почему-то не может выучить имя моей кошки и называет ее всякий раз по-новому. И как это понять – про разговоры? Кто их прослушивает?

Парковка «Сириуса» была сплошь заставлена машинами, несмотря на поздний час. Большей частью, разумеется, джипы. Мне пришлось ехать к самой крыше и романтически вставать там под самыми звездами.

Я волновалась – как всегда, перед встречей с продуктами. И с поклонниками.

Я была дома, но при этом чувствовала себя так, словно в лесу.Отсюда, с парковки «Сириуса», Пенчурка увиделась мне прекрасной и просветленной, землей обетованной. С ужасом я отметила, что начинаю, кажется, понимать родителей. Быть может, это старость?

Если бы мне кто-нибудь сказал, что поздним вечером в «Сириусе» собирается такая толпа, я посоветовала бы этому кому-нибудь начать писать фантастические романы. А ведь это правда – море людей разливалось по магазину, и я далеко не сразу ухватила свободную корзинку. Точнее, у меня увели практически из рук несколько штук подряд, пока я не рассердилась и не повисла на очередной каталке всем своим телом.