Есть, господин президент!

Время от времени мне приходится принимать у себя забугорных господ, но это, по преимуществу, наскипидаренные крикуны из ОБСЕ или Европарламента. Нынешний гость был сама предупредительность. По манерам он смахивал на опытную интеллигентную сваху. Марьяж его мецената с нашей культурой сулил ему, полагаю, недурной процент, и господин Роршак из кожи лез, стараясь все утрясти. Он был согласен на все условия: контроль, степень прозрачности, меру участия государства, периодичность оплаты. Он не требовал фиксированных гарантий. Он не сказал ни слова против кандидатуры Васютинского-человека. Если бы Васютинского-таракана не задавил Тима, мой гость не возразил бы и против таракана.

Переговоры шли чудесно – без пауз и взаимных неловкостей. Лишь когда беседа наша практически подошла к концу гость сделал смущенное лицо и сказал, что у его босса имеется к руководству России одна небольшая, почти неофициальная просьба.

Речь, как выяснилось, идет о раритете, давно и безуспешно разыскиваемом главой Фонда. Большого исторического и культурного интереса безделица эта не представляет, ни в какие каталоги – ни в Сотби, ни в Кристи – по понятным причинам, не включена. Но у шефа как у коллекционера есть одна маленькая слабость…

– Что за картина ему нужна? – спросил я и, не дожидаясь ответа, предупредил: – Если он хочет что-то серьезное из запасников, то я бессилен: наши академики едва ли выпустят полотно из рук. Но если, как вы говорите, особой ценности вещь не имеет… Какие-нибудь там второстепенные фламандцы… И учитывая важный вклад вашего Фонда в нашу культуру… Быть может, на разумных условиях, мы сумеем уломать инстанции…

– В том-то и дело, что ничего серьезного ему не надо! – обрадовал меня мистер Роршак. – Это даже не картина, не скульптура, а всего лишь книга. Старая книга. Глава Фонда уже много десятилетий собирает все, что связано с именем его далекого предка, средневекового алхимика…

Мне почудилось, что в нескольких метрах от меня стартовал вдруг сверхзвуковой истребитель: воздух вокруг моего стола сгустился, кресло подо мной дрогнуло, а по голове как будто аккуратно стукнуло огромной надувной кувалдой. На мгновение у меня заложило уши. Появился и исчез кисловатый медный привкус во рту.

– Простите, мистер Роршак, – медленно сказал я, – вы не могли бы повторить, и лучше всего по слогам, как называется ваш благотворительный Фонд? А то я вначале плоховато расслышал.

– Фонд Гогенгейма, – любезно ответил гость. – Го-ген-гей-ма.

– Ага, – пробормотал я. – Старая, вы говорите, книжка? И большой культурной ценности, говорите, не представляет?… Ага, понятно… Ну, что ж. Если не представляет… Почему бы и нет?.. А предка вашего босса, я очень извиняюсь, как звали?

Глава пятнадцатая В тупике (Яна)

Три в длину, четыре в ширину. Трижды четыре – двенадцать. Ровно столько пирожных помещается на противень. По давней традиции, Черкашины выпускали пробную партию в количестве не больше дюжины. Так что теперь на прямоугольном никелированном подносе с фигурными ручками остывал весь тираж, от первой до последней крошки. Сладкие запахи теплого теста, чуть подогретых ванили, кориандра, изюма всплывали к потолку и смешивались, образуя странноватый, нездешний, однако чрезвычайно вкусный аромат.

– Как они выглядят, Антоша? – спросил Юрий. – На что похожи?

Из пятнадцати процентов зрения, которые принадлежали обоим супругам, у него было не больше шести. Остальными девятью владела Антонина. Чтобы ответить на вопрос мужа, она извлекла из наружного кармана комбинезона очки с невероятно толстыми линзами, надела их и низко-низко склонилась над кухонным столом.

– На кульки, – после паузы ответила она. – Или на новогодние украшения. Ну, такие, какие цепляют елкам на самые макушки. А еще… Прямо больше и не знаю, Юр, с чем еще сравнить. Прежде мы таких не делали… Вы-то чего скажете, ребята? Яна, Макс, Глеб Евгеньевич? Вам со стороны виднее.

Дед Дахно, который ради премьеры оставил свой пост в торговом зале, откашлялся в кулак и с достоинством проговорил:

– На космические ракеты они похожи. Факт. А вон эти изюминки по бокам – точь-в-точь иллюминаторы.

– На перевернутые воронки, только узкие, – сообщил Макс. – Или на геометрические конусы, гипсовые, нам их в школе задавали рисовать. Правда, те были белые, а у этих цвет более приятный.

– На колпаки звездочетов, – сказала я. – И вообще на любые остроконечные старинные шляпы, только без полей. У самого автора был, наверно, такой же головной убор. Может быть, Парацельс вдохновлялся его видом, когда придумывал рецепт.

– Очень неплохая мысль, – одобрил Юрий. – Как насчет того, чтобы увековечить имя автора в его пирожном? Пусть оно будет «Парацельс с изюмом». Красиво и слегка загадочно. Нет возражений? Антоша, ты тоже не против? Единогласно. Глеб Евгеньевич, запиши, пожалуйста, это название в ценник. Тем более, что «Кулек с изюмом», «Колпак с изюмом» и даже «Ракета с изюмом» звучали бы, говоря по совести, еще кошмарней.