Есть, господин президент!

Я нажала на кнопку с надписью «Phone». Сразу же зашелестел динамик рядом с кнопкой, и сквозь шумы пробился руководящий папин голос. «Все, орлы, аут оф плэй, – скомандовал он кому-то внутри дома. – Пуля гору не догонит, перерыв на ужин… Валька! Валька, скотина ты ушастая, куда тебя черти несут? Мика, Рашид, эй, кто там поближе, суньте Вальку в чулан!.. Ну и что, что царапает? Какие мы нежные! А девять брать на распасах – это тебя сегодня не царапало?..» В динамике щелкнуло, две секунды царила полная тишина, а затем под аккомпанемент возни, беготни и шипения снова возник папа. «Заруливай, только аккуратно и в темпе, – обратился он уже ко мне. – Выпустишь этих хищников – сама будешь собирать…» Ворота во двор дачи Федора Палыча приоткрылись – ровно настолько, чтобы мог въехать мотоцикл.

На шезлонгах вокруг голубой глади бассейна никто не сидел. Трамплин для прыжков в воду пустовал, махровые полотенца были свежи и не примяты. Пирамиды бокалов казались нетронутыми; в глянцевых штабелях фруктов, разложенных на столиках, я не заметила брешей. И вообще двор выглядел необитаемым: основная жизнь здесь, как обычно, кипела за стенами коттеджа. Я содрала с головы шлем, отдала Максу и первым делом освободила из заточения кису, слегка приподняв крышку кофра. Беги, девочка, брысь на волю. Отдыхай от меня, а я – от тебя.

Пульхерия дважды мявкнула с непривычной для нее деловитой интонацией. Спрыгнула на кафельную дорожку. Целеустремленно метнулась под шезлонги и мгновение спустя выпала из поля зрения.

– Пристрой где-нибудь мотоцикл и пошли в дом, – сказала я Максу, – буду тебя знакомить с Ефимом Григорьевичем. Только хоть ему не ври, что я твоя подруга. Тебе же боком выйдет. Он и мама давно мечтают меня сбагрить кому-нибудь. Дай ему повод – и предок вцепится в тебя с перечислением всех, как он думает, моих достоинств. Хотя папочка не знает и половины…

Мой ближайший предок Ефим Г. Штейн, веселый и расслабленный, встретил меня в гостином зале с круглым столом посредине. Еще минуту назад комната была игровой площадкой. Теперь, однако, о вистах, пасах, триплетах, трельяжах и прочих преф-премудростях, знакомых мне с детства, напоминала лишь грифельная доска, тактично задвинутая за включенный телевизор. На экране безмолвно надрывался, размахивая ручками, знаменитый шоумен Журавлев. Как обычно у папы в доме, громкость была сведена к нулю – отчего ящик для идиотов приятно смахивал на тихий мирный аквариум.

Вокруг папы толпились его друзья-партнеры. Из сегодняшних я помнила в лицо многих, а по именам-фамилиям – троих: дядю Мику дядю Рашида и Диму Баранова. Первый из троицы был великим режиссером, второй – не менее великим сердечных дел мастером, а третий лепил популярные байопики для исторической серии «ЖЗЛ». Дима был старше меня всего лет на пять, зато толще – раза в три. И он, кстати, единственный из папиной компании относился к моему бизнесу с должным пиететом. Гурманство в его жизни было, я подозреваю, на третьем месте, после истории и карт.

– Яна, дитя мое, и вы, господин Кунце! – торжественно произнес мой предок, едва я представила его Максу, а Макса – папе. Этот высокопарный тон больше подходил к вечернему костюму с бабочкой, чем к папиным гавайке, шортам и шлепанцам. – Я душевно рад, что вы удостоили посещения сию скромную обитель… – Тут он не выдержал тона и захохотал. – Мика, обитель чего у нас здесь?

– Азарта… – немедленно отозвался кинорежиссер.

– Порока… – плотоядно подхватил исторический писатель.

– Азарта и порока, – подытожил папа. – Вместо того, чтобы созидательно трудиться, мы балуемся картишками, сутками не вылезая наружу. Все, кроме одного! – мой родитель повернулся к врачу. – Кроме, конечно, Рашида Харисовича: он у нас при исполнении, он товарищу Гиппократу подписку давал. У Рашида, правда, сегодня непруха – только-только он вернулся со второго вызова и сразу подцепил на мизере двух тузов…

Сердечный мастер выглядел виноватым и усталым одновременно. По-моему, два вызова подряд беспокоили его больше пары внезапных тузов. Дядя Рашид нервно почесывался, перетаптывался с ноги на ногу, поглядывал на часы. Однако возражать папе не решался. Ефима Григорьевича Штейна вообще очень трудно переспорить.

– Сутками не вылезаете? – удивилась я. – Пап, ты гонишь. Ну ладно, ты пенсионер. А как же ваш фильм, дядя Мика, «Александр Невский-2»? Я видела в новостях, что уже съемки начались.

– Пока не начались, – огорченно развел руками режиссер. – Фальстарт, Яночка. Понимаешь, на Чудское озеро не завезли еще…

Откуда-то со стороны чулана раздались сначала грохот, потом топот, и в гостиную влетел почти голый незнакомый мужчина – в одних синих трусах и белой марлевой повязке. Трусы на нем были в том месте, где им и положено быть, а марля обхватывала голову на манер рыцарского подшлемника. По всей комнате тотчас же распространился густой запах отработанного этилового топлива.

– О-о-о-о! – страдальчески проныл мужчина, окинул нас мутным взором, булькнул горлом и выбежал сквозь входную дверь.