Есть ли будущее у капитализма?

Планы мировой неолиберальной империи споткнулись о структурные реалии миросистемы, которые сильно изменились в течение XX века. Возврата к империалистической «нормальности» образца до 1914 года уже не могло быть. Жестокие практики принуждения, применявшиеся всеми империями прошлого вплоть еще до британской, ныне оказались обречены на политический провал. В наше время даже беспрецедентная концентрация военной силы в руках одной сверхдержавы не смогла гарантировать ей достижение геополитических целей. Пусть американские тюремщики в иракской Абу-Грейб, при всей отвратительности их «мер по ускорению допроса», все же далеки от гестаповцев или, если уж зашла об Ираке речь, недавних палачей в услужении у Саддама Хусейна. Тем не менее скандальная публикация фотографий из Абу-Грейб времен американской оккупации вызвала шквал националистических выступлений по всему Ближнему Востоку и глубокое отвращение в странах Запада, то есть среди важных и необходимых союзников США. Подобные скандальные эпизоды, равно как и неприятие потерь в собственных вооруженных силах, ставшее характерным для западных обществ после 1968 года, наложили жесткие политические ограничения на использование насилия в новейших империалистических завоеваниях. Добавьте к этому колоссальные материальные издержки, связанные с логистическим размахом и транспортным перенапряжением, которые не только не снизились в эпоху высоких военных технологий, но и явно возросли. В сумме американские военно-политические кампании последних лет оказались обреченными на провал, потому что стали слишком дорогими даже для единственной сверхдержавы.

Иммануил Валлерстайн указывает еще на один тип ограничений для американской гегемонии и ее неоконсервативной глобализации. Несмотря на всю риторику снижения налогов и ограничения вмешательства государства, реальный уровень налогообложения практически везде остается почти на том же исторически высоком уровне, что и в середине XX века. Но если налоги остаются высокими, откуда тогда бесконечные новости о бюджетных кризисах, сокращении рабочих мест, уменьшении размеров пенсий, недофинансировании образования и социальных служб? За этим видимым парадоксом мы обнаруживаем продолжающееся перераспределение прибавочного продукта по государственным каналам (как официальным, так, не забудем, и неофициальным). Но теперь перераспределение направлено на верхи социальной пирамиды. Государства продолжают собирать всевозможные налоги в громадных размерах, однако потоки теперь перенаправлены на привилегированные группы людей, проживающих в наиболее могущественных государствах, и, прежде всего на элиты, принимающие политические и финансовые решения. Результатом стала колоссальная концентрация богатства в руках тех, кто, по сути, стали современной олигархией. Не так уж и сложно понять, как им это удалось. Сокращение социального перераспределения (в широком смысле включая политику промышленного развития и занятости) высвободило средства, которые по-прежнему проходят через гигантскую государственную машину, но теперь перенаправлены на счета частных финансовых групп. Такое перераспределение в пользу влиятельных и богатых может принять скандальную и потому привлекшую много внимания форму выкупа государством компаний, «слишком больших, чтобы обанкротиться». Но в большинстве случаев речь идет о более повседневной накачке кредита, который в пошлые десятилетия активно использовался для покрытия бюджетного дефицита как государств, так и отдельных домохозяйств.

Здесь возникает важное противоречие. Политика расширения кредитования правительств, фирм и все более простых семей являлась одновременно и лукавой уловкой (да, конечно, элементарная алчность и долговое рабство), и жизненно важным подспорьем капитализма. На ранних стадиях капитализм был преимущественно элитарным занятием, коммерчески обслуживающим потребление высших классов, но более всего обеспечивающим финансами и поставками баснословно дорогие войны, которые вели государства. Бедняки мало интересовали капиталистов даже в Европе. Однако в XX веке, ради расширения рыночного спроса и ради политической легитимности, капитализм стал все более ориентироваться на массовое потребление. Одновременно в ходе войн и преодоления Депрессии государство приобретает роль огромного регулирующего механизма, а народные массы активно вступают в политику. Соответственно, растут и некие полугласные, но хорошо сознаваемые пределы уровня бедности, ниже которого может возникать слишком разрушительная реакция. Как показала практика, рост государств и представлений о допустимом уровне бедности также следовал так называемому эффекту храповика. Тенденции к усилению функций государства в современном обществе остаются необратимы.