Есть на Волге утес

— Была жена Грунька, да не спелись мы с ней. Ей бы богасьво наживать, а мне воля дорога. Вот и расстались. Благо дите умерло. Благослови, владыко, на путь дальний.

— Иди, казак, с богом.

Никон сильно постучал в окно. Стрелец сонно спросил:

— Чо надоть?

— Занедужил я. Еремку с Демьянкой пошли, окаянный!

Спустя полчаса загремел запор, два монаха забегали меж трапезной и кельей. Никто в предрассветном тумане не заметил, как покинул келью опального патриарха разинский посланец Илья Долгополов.

3

Утром к приставу Степке Наумову прибежал чернец Кирилло-Белозерского монастыря Панфутий (отмахал 19 верст по морозцу) от игумена с упреждением. И сказал тот Панфутка, что в Кириллов монастырь приехал от царя пристав Самойла Шайсупов и что едет он в Ферапонтову обитель сменять Степку. В пути Самойла простудился и пролежит у игумена неделю, а то и две. Этому известию Степка не больно обрадовался. Ибо сказывал тот Самойла, что государь без Никона тоскует и, узнав, что с патриархом жестоко обходятся, велел Наумова вернуть в Москву, чтобы наказать, а Никону сделать в заточении многие льготы. И будто бы вскорости возвратят его на патриарший престол.

«Если, не дай бог, это случится, — подумал Степка, — мне, где бы я ни находился, — смерть».

Поблагодарив игумена и монашка за упреждение, Степка тотчас же отомкнул келью и вошел к Никону.

— Бают, ты захворал, отче? — спросил он ласково.

— Все уже минуло, — угрюмо ответил Никон.

— Хворого в сыром подвале держать — не дело. Я повелел приготовить тебе летнюю келью, велел баню истопить, белье и одежку у келаря выпросил.

— С чего ты добрым стал, лихоимец?!

— Испросил я у государя замену. Скоро домой уеду, может, более не увидимся. И хочу я прощения у тебя, владыко, вымолить. Жесток я был с тобой, это верно, но зла не питал никогда. Вспомни, как мы ранее жили? Сколько разговоров милых говорено, сколько за сим столом сижено?! Но потом, когда ты стал обзывать меня всячески, каюсь, не стерпел. Заповедь христову забыл, простить не смог тебе. Сними с меня грех сей, благослови. Может, письмо како тайное надо в Москву свезти?

Проси што хошь — сполню. Только прости, христом богом прошу!

— Хитер ты, Степка, ой хитер, — голос Никона смягчился. — Наверно, указ государя получил, вот и лебезишь?

— Смилуйся, владыко, спроси кого хошь — никого из приезжих на дворе не было. — Признаюсь я, сон вещий ночью виделся. Пришел ко мне архангел Гавриил с мечом своим карающим и громко возгласил: «Ты зачем святого старца в узах держишь?» — Я упал перед ним ниц, воскликнул: «Не своей волей, государевой!» — «А жесток с ним по чьей воле?!» — и занес надо мной меч. Тут я очнулся. И до сих пор звучит в моих ушах голос архангела: «Проси прощения у святого человека». — Вот я и пришел.

Степка упал на колени. Никон сразу поверил Степке. Он сам теперь чуть не еженощно беседовал то с богом, то с апостолом Петром.

— Бог простит, Степанушко. А я прощу, когда волю мою исполнишь.

— Повелевай, владыко!

— Когда будешь в Москве, непременно донеси государю вот о чем: известно стало мне, что Богдашка Хитрово замыслил супротив царя злое дело. Он спутался с вострономом и волхвуном Максимом Ейлем, который по слухам умеет очаровывать людей, и сказал: «Сделай так, чтоб Алексей Михайлыч меня более всех жаловал». На что грек ответил: «Колдовское дело мне противно, я-де священник. А у тебя на дворе живет чародейка, какой на Москве нет сильнее. Она государя околдует». Понял?

— Все как есть донесу.

— Скажи царю, если она на него чары положит — ему не токмо грех, но и смерть. Пусть поймет, что я ему радею и берегу его.

Не ведал Никон, что, желая погубить боярина, он губит и человека, которого дважды видел. Знал бы, может, поступил по-иному.

* * *

Уходя от Никона, Илейка всю дорогу думал. Придет он к атаману, пройдя тысячи верст, и что же? Снова пошлет его Разин куда-нибудь с грамотой, и будет он все время на посылках. А Илейке настоящего дела хочется, ему бы сотни в бой водить, славу свою иметь. Разве он меньше Стеньки может и знает? Не лучше ли остаться здесь, на севере, поднять весь край и ударить на Москву. Ведь прав мудрый патриарх-заточник — отсель нужно дело начинать. Может, не Разину, а ему, Илейке, суждено стать крестьянским царем. Да и Никон, если увидит, что следует Илейка по замыслу, пойдет с ним на царя и бояр. Нет, самому, к Разину итти не следует. Надо послать туда Дениску — пусть он атаману слова патриаршьи передаст.

С этим намереньем возвратился Илья в ватагу Софрона Головина.

Часть третья ПОБРАТИМЫ