Есть всюду свет... Человек в тоталитарном обществе

Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.

На море спускался туман.

Ревела стихия морская.
Стоял впереди Магадан,
Столица Колымского края.
Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
«Прощай навсегда, материк!» —
Хрипел пароход, надрывался.

От качки страдали зэка,

Обнявшись, как родные братья.
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья:

– Будь проклята ты, Колыма,

Что названа чудной планетой.
Сойдешь поневоле с ума —
Отсюда возврата уж нету.

Прощай, моя мать и жена!

И вы, мои милые дети.
Знать, горькую чашу до дна
Досталось мне выпить на свете!

НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ ГДЕ–ТО В ПОЛЕ ВОЗЛЕ МАГАДАНА

Где–то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мерзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их луженых глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах —
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их.
Жизнь над ними в образах природы
Чередою двигалась своей.
Только звезды, символы свободы,
Не смотрели больше на людей.
Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь ее проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мерзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела…
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.

1956

ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВА

* * *

Мы шли этапом. И не раз,
колонне крикнув: «Стой!» —
садиться наземь, в снег и в грязь
приказывал конвой.

И, равнодушны и немы,

как бессловесный скот,
на корточках сидели мы
до окрика: «Вперед!»

Что пересылок нам пройти

пришлось за этот срок!
И люди новые в пути
вливались в наш поток.

И раз случился среди нас,

пригнувшихся опять,
один, кто выслушал приказ
и продолжал стоять.

Минуя нижние ряды,

конвойный взял прицел.
«Садись! — он крикнул. — Слышишь ты?!
Садись!» — Но тот не сел.

Так было тихо, что слыхать

могли мы сердца ход.
И вдруг конвойный крикнул: «Встать!
Колонна! Марш! Вперед!»

И мы опять месили грязь,

не ведая куда.
Кто — с облегчением смеясь,
кто — бледный от стыда.

По лагерям — куда кого —

нас растолкали врозь.
И даже имени его
узнать мне не пришлось.

Но мне — высокий и прямой —

запомнился навек
над нашей согнутой толпой
стоящий человек.