Эстафета разума

…Ах, какая странная, какая удивительная история случилась с Сашулей полгода назад на выставке Кистеперова! Ну да, на той, в ДК пищевиков. Впрочем, все началось еще с автобуса, с набитой под завязку «шестерки». Едет она, представьте себе: меховая шапочка, воротничок, сумочка. Сумочка, правда, где-то внизу, в стороне, заклиненная животами и бедрами пассажиров. Стоит она, терпит. И вдруг, вы подумайте, тот самый высокий, с густыми ресницами, флотский офицер, что подсаживал ее на ступеньку автобуса, вдруг капитан этот и говорит: «Девушка, нам пора пробираться к выходу. Вы ведь тоже на Кистеперова?»

Сашенька так и обмерла и так, обмерши, протиснулась к выходу вслед за моряком, без особых, правда, усилий — за таким-то громадным и плечистым! Капитан же, как ссадил ее из автобуса под локоток, так сразу же куда-то и исчез. Возник он опять в поле зрения Сашули уже в выставочном зале, в водовороте толпы, медленно вращающейся около нашумевшего кистеперовского «Наваждения». Моряк неотрывно глядел на знаменитый холст. Он стоял со скрещенными на груди руками, стоял как скала, и толпа обтекала его, бессильная сдвинуть с места. Водоворот поднес Сашулю к скале. «Его зовут Дмитрием…» — почему-то подумала вдруг Сашуля. Моряк, естественным свободным движением протянув руку, придержал проносимую толпой девушку.

— Дмитрий, — представился он.

Сашуля зажмурилась. Уже вдвоем, соединенные незримыми узами чуда, наслаждались они шедевром.

«Эта очеловеченная птица чем-то похожа на меня», — подумала Сашуля.

— Знаете, — сказал моряк, — вы, девушка, похожи на эту птицу. Тут что-то неуловимое, непередаваемое…

И вдруг улыбнулся, «так горько-горько, понимаете?», посмотрел в последний раз на Сашулю долгим взглядом и, опять без труда раздвинув толпу, покинул выставочный зал.

Рассказчица прерывисто вздохнула и, подперев щеку кулачком, устремила повлажневшие глаза в пространство.

— Вариант номер пять, — определил жестокосердный Николай. — Такое же сродство душ было, помнится, с Константином Сергеевичем, режиссером из «Ленфильма».

Тут женщины вознегодовали, а Сашуля и не обиделась даже, махнула рукой безнадежно: мол, что с него возьмешь, с грубияна и невежды…

Боб, рассказ которого был перебит Сашулиным повествованием, поведал о том, как однажды, на рейде Монтевидео, слушая концерт по заявкам моряков, совершенно точно предугадал заявку коллеги из Дальневосточного пароходства. Едва только ведущий начал свое обычное: «Много лет плавает старшим механиком такой-то и сякой-то…», как Боб вдруг в точности уяснил, что «для передовика производства, пользующегося заслуженным уважением небольшого, но дружного коллектива», что исполнена для него будет «Элегия» Масснэ. Почему именно Масснэ, этого немузыкальный Боб объяснить не брался, просто подумал так почему-то. И — нате вам: прозвучала именно эта самая элегия. Вот и вся история. А случай Боб запомнил потому, что под эту музыку порезал руку, открывая банку сайры.

Под взглядом Николая, который, как следователь, уже проводил поголовный опрос свидетелей, Светлана с Ниной заявили, что ни с чем этаким сталкиваться им не приходилось. И Синицын с чудесами не сталкивался.

Неопрошенным оставался один Жора Рысин.

Почему-то он, обычно самый активный участник застолий, привычно шумный, — почему-то был он после телепередачи странно тих и задумчив, а потому как бы и вовсе отсутствовал.

— Ха! — обрадовался Виталик Синицын. — А Жорка-то на что? Что ж ты, Рысь, молчишь, губами шевелишь? Затих, геолог? Ты ж ветру и солнцу брат! Уж с тобой-то в тайге да в тундре небось чего только не случалось, а?

Рысин, уже очнувшийся, подмигнул друзьям и засмеялся.

— А что, братцы, — словно решившись, обратился он к компании, — могу и рассказать. Только я вас, как Сашуля, предупреждаю: все равно не поверите. Я бы и сам не поверил, кабы не со мной это произошло. То есть такой случай, граждане, что черт-те что… Я думал даже, не написать ли куда? А куда? Сегодня вот тоже подумал… Да кабы у меня хоть фотографии были… Кто туда поедет, кто проверит? Кому это нужно…

— Давай-давай! — загалдела компания.

II

— Начнем с того, — начал Рысин, — что по метрике, по паспорту, ну, в общем, официальное мое имя — Георгий.

— Да неужто? — среди общего хохота переспросил Виталик. — Ни в жисть не поверим! А может, Бернар? Может, Себастьян?

— Заинтриговал! — с восторгом воскликнула Нина. — Началось!

— Заглохните! — невозмутимо переждав смех, сказал Рысин. — Все это я говорю по делу. Потом поймете, что к чему, а пока молчите. Так значит — Георгий. Ну, допустим, Георгием меня в быту никто не называет, правда ведь? Жора, Жорж, ну Жорик там… Или вот — Гоша. Гошей — очень редко, правда…

— Гошей тебя только наш физкультурник называл, — вспомнил одноклассник, — да еще одна красоточка из двести четвертой школы.

— Галочка, — уточнил Рысин. — Ну вот, стало быть, Гошей — очень редко. А в детстве когда-то, в Сибири, Гошей меня звали все, кроме разве родителей. Гоша да Гоша — я уж и сам привык.