Эстер Уотерс

— Что ж, если ты не хочешь выходить за меня замуж, я могу сказать только одно: очень жаль, но это никак не помешает мне платить раз в неделю за содержание и обучение Джекки столько, сколько ты положишь. Мой сын теперь не будет стоить тебе ни пенни. Мне хотелось бы еще больше позаботиться о мальчике, но этого я не могу, пока ты не сделаешь меня по закону его отцом.

— А для этого я должна поселиться у тебя и жить с тобой? — Внезапно при этих словах в глазах ее невольно вспыхнул огонек желания.

— Да, и через полгода ты станешь моей законной женой… Соглашайся.

— Я не могу… не могу. Не проси меня.

— Ты не доверяешь мне? Боишься? Так, что ли?

Эстер не отвечала.

— Это тоже можно уладить. Я положу пятьсот фунтов на твое имя для тебя и для ребенка.

Эстер подняла на него глаза. В них опять зажегся этот огонек, но была в них и нежность, неожиданно закравшаяся в ее сердце. Она стояла, опершись о стол. Уильям присел на край стола и обнял ее за талию.

— Ты же знаешь, что я хочу поступить с тобой по чести, по совести.

— Да, вроде бы…

— Так соглашайся.

— Не могу — теперь уже поздно.

— У тебя есть другой?

Она кивнула.

— Я так и думал. Ты любишь его?

Эстер промолчала.

Уильям притянул ее к себе. Она не сопротивлялась. Он увидел, что она плачет. Он поцеловал ее в шею, затем в щеку и все спрашивал, любит ли она того, другого. Наконец она отрицательно покачала головой.

— Тогда скажи «да».

— Не могу, — пробормотала она.

— Можешь, можешь, можешь! — Он снова стал целовать ее, повторяя между поцелуями: — Можешь, можешь, можешь! — Это звучало как заклинание или крик попугая. Минуты текли; оплывшая свеча угасала, потрескивая.

Эстер сказала:

— Пусти меня. Дай-ка я зажгу лампу.

Отыскивая спички, она взглянула на часы.

— Как поздно-то! А я и не думала…

— Скажи «да», и я уйду.

— Не могу.

Вынудить у нее обещание было невозможно.

— Я очень устала, — сказала она. — Оставь меня.

Он снова обнял ее и сказал, целуя:

— Моя дорогая женушка.

Когда он поднимался по лестнице в палисадник, она вспомнила, что однажды уже слышала от него эти слова. Она старалась вызвать в памяти образ Фреда, но широкие плечи Уильяма заслонили от нее маленькую, тщедушную фигурку. Она вздохнула и снова, как прежде когда-то, почувствовала себя во власти какой-то непонятной силы, которой не могла противостоять.

XXVIII

Эстер обошла дом, запирая двери, задвигая засовы, проверяя, чтобы все было надежно закрыто на ночь. Мучительные мысли одолевали ее. Возле лестницы наверх она остановилась и прикрыла рукой глаза. Она чувствовала себя несчастной, необъяснимая тоска раздирала ей сердце, и она не могла справиться с этой тоской. Она сознавала, что жизнь оказалась сильнее ее, что она не может повернуть ее по-своему, и ей уже словно бы и безразлично было, что с ней теперь станет. Она мужественно боролась с враждебной судьбой и часто выходила победительницей из этой борьбы; она одержала бессчетное количество побед над собой, а сейчас почувствовала вдруг, что у нее уже не хватает сил на решающую схватку; у нее не было даже сил корить себя, и, размышляя над тем, как могла она позволить Уильяму целовать себя, испытывала только удивление. Она не забыла, какую ненависть питала к нему все эти годы, а теперь ненависти не стало. Она не должна была разговаривать с ним, а главное — не должна была показывать ему сына. А могла ли она этого не сделать?

Она поднялась наверх.