Эстер Уотерс

И, не дожидаясь ответа, Сара продолжала свои излияния. Она сказала Биллу, чтобы он оставил ее в покое. Но ей показалось, что он жалеет о том, что натворил. Он, между прочим, ездил куда-то в деревню и раздобыл там интересные сведения насчет одной лошади, которую будут писать на Приз Цесаревича. Если эта лошадь выиграет скачку, его дела поправятся.

Эстер наконец потеряла терпение.

— Вечереет, — сказала она, поглядев на солнце, клонившееся к закату.

Река была подернута мелкой рябью, очертание складов смягчала туманная дымка. От реки повеяло свежим ветерком, и, проходя под аркой моста Ватерлоо, женщины поежились. Поднявшись по широким ступеням, они крытым проходом вышли на Стрэнд.

— Я была очень несчастна, когда жила с Биллом, частенько нам совсем нечего было есть, но без него мне еще хуже. Я знаю, ты будешь смеяться надо мной, Эстер, но разлука с ним разбила мне сердце… Я не могу жить без Билла… Ради него я готова на все.

— Он совсем этого не заслуживает.

— Пусть так, все равно. Ты не знаешь, что такое любовь. Если с женщиной такого не было, чтоб она любила, а ее — нет, она не поймет. Мы с ним жили когда-то неподалеку отсюда. Может, пройдемся до Друри-лейн? Мне хочется показать тебе тот дом.

— Так это ж нам не по дороге.

— Нет, почему? Мы обогнем церковь и пройдем по Ньюкасл-стрит. Вот, посмотри — в эту закусочную мы с ним иногда захаживали. Я там немало посла хороших сосисок с луком, а в эту пивную мы тоже не раз наведывались выпить кружку пива.

Дворы и задворки изрыгали людской поток на улицу. Толстые матроны в шалях кормили младенцев грудью, сидя на приступках своих трущоб. Согбенные старухи на порогах ветхих лачуг перебирали в пальцах передники. Детские скакалки взлетали в воздух над мостовой. Продавец дешевого мороженого раскинул свой ларек и быстро собирал медяки. Эстер и Сара свернули в грязный дворик, где какая-то старая карга продавала свиной холодец, яростно торгуясь с членами многочисленного семейства, которые, навалившись грудью друг на друга, высовывались из окна второго этажа. В этом доме Сара и жила когда-то. С одного боку во двор выходила глухая стена старого театра, с другого — небольшой пустырь был расчищен под стройку.

— Вон там мы с ним жили, — сказала Сара, указывая на окна третьего этажа. — Похоже, этот дом скоро снесут. Когда я сюда прихожу, все старое так и оживает во мне. Помню, как закладывала платье — там, через дорогу. И дали-то всего шиллинг. А вон видишь лавчонку, — ставни сейчас закрыты, сегодня воскресенье, — это лавчонка мясника, он торгует дешевой говядиной, ливером, бульонной, требухой… Я как-то раз купила у него бычье сердце, потушила с картофелем, и, знаешь, с каким удовольствием мы его слопали!

Сара с таким жаром предавалась своим воспоминаниям, что у Эстер не хватало духу прервать ее. Они направились дальше по Кэтрин-стрит, свернули на Индел-стрит, обогнули церковь святого Эгидия и окунулись в лабиринт уличек Сохо.

— Я, верно, надоела тебе. И чего я разболталась, какое тебе до всего этого дело!

— Ну что ты, мы ведь с тобой старые друзья.

Сара поглядела на Эстер и тут же, не совладав с искушением, снова принялась болтать: Билл сказал… я ему сказала… и не умолкала всю дорогу, пока они не вышли на угол Олд-Кэмптон-стрит. Эстер, которой все это порядком прискучило, протянула Саре руку.

— Тебе, верно, пора возвращаться. Может, зайдешь, выпьешь чего-нибудь?

— Седьмой час, поздновато. Но раз уж ты так добра, пожалуй, от кружки пива не откажусь.

Прощаясь, Сара спросила:

— Ты небось много слышишь вечерами всяких разговоров про скачки?

— Я не прислушиваюсь, но тут хочешь не хочешь — наслушаешься.

— А про Бена Джонсона, которого готовят к скачкам на Приз Цесаревича, разговору много?

— Только и слышно. Он сейчас у всех на языке.

Хмурое лицо Сары сразу просветлело, и Эстер спросила:

— Ты что, поставила на эту лошадь, что ли?

— Да, совсем пустяк. Полкроны — один приятель одолжил. А что говорят — может он выиграть?

— Говорят, если брок на ноге не подведет, то он обойдет всех на полмили. Все будет зависеть от того, выдержат ли сухожилия.

— А ставки на него растут?

— Да, сейчас как будто дают двенадцать к одному. Хочешь, могу спросить Уильяма.

— Нет, не надо. Мне просто хотелось узнать, не слышала ли ты чего новенького.

XXXIX