Естественная убыль

— Вы просили — я сказал, но это зря, честное слово. Лучше бы ему знать.

— Нет-нет! Коля такой… такой непрактичный, — на лице возникло умиление. — Такой честный, наивный! Я, конечно, расскажу, но надо его подготовить.

Любовь. А любовь, говорят, слепа. На счастье ли, на горе…

Рядом с Масловой Кудряшов резал глаз избытком жизненных сил. Вместо головы румяный кочан. Любил он покушать и выпить. Внешне простоват, но привычки сибаритские. Одет, что называется, с иголочки и выбрит только что — при тюремной норме раз в неделю. Передачи ему таскают богатые, есть что сунуть кому надо.

— Гражданину следователю! Ирочка, лапонька, вид у тебя неважнецкий.

— Посторонние разговоры, — казенно одернул Знаменский.

— Пожалуйста, сколько угодно. — Крепкая рука протянула пачку сигарет. — «Мальборо», гражданин следователь. Друзья не забывают.

— Советую привыкать к отечественным.

— Зачем? Плебейство.

Любимое его словечко. Хотя сам-то и есть чистокровный плебей, дорвавшийся до денег и кое-какой власти.

— Обвиняемые Маслова и Кудряшов, в связи с противоречиями в ваших показаниях между вами проводится очная ставка. Разъясняю порядок. Вопросы задаю только я. Отвечает тот, к кому я обращаюсь. Первый вопрос общий: до ареста отношения у вас были нормальные? Не было личных счетов, вражды? Кудряшов?

Тот со смаком затянулся.

— С моей стороны не было. А чужая душа — потемки.

— Маслова?

— Нет, не было.

— Тогда начнем. По чьей инициативе Маслова была переведена из НИИ торговли в ресторан?

— По моей.

— Для чего?

— Решили реорганизовать кондитерский цех, и я просил прислать способного специалиста.

— А для чего понадобилась реорганизация?

Кудряшов похвастался:

— Модернизировали производство, поставили дело на современную ногу!

— А на ваш взгляд, Ирина Сергеевна, для чего понадобилась реорганизация?

— Сначала я действительно покупала оборудование, выдумывала новые рецепты. Мы стали выпускать фирменные пирожные, торты. Очень интересно было работать.

С появлением Кудряшова ее как подменили: комок нервов. А тот слушает и кивает одобрительно.

— Потом?

— Потом цех начали расширять и расширять. От нас уже требовали одного — как можно больше продукции.

— Ресторан поглощал лишь малую долю сладостей, верно, Кудряшов?

— Излишки продавались через магазины.

— Стало быть, модернизация привела к тому, что кондитерский цех вырос в небольшую фабрику?

— Мы боролись за максимальное использование производственных площадей, гражданин следователь.

— А точнее говоря, старая кормушка показалась мала.

Знаменский немножко поцарапал в протоколе, сейчас будет для Масловой трудная минута.

— Кто и когда привлек вас к хищениям?

— Меня опутал и втянул Кудряшов!

Тот даже отпрянул, сколько мог, и изумился. Очумела она, что ли?! Но быстро переварил отступничество Масловой, засмеялся.

— Чему веселимся? — поинтересовался Знаменский.

— Да как печатают в скобках: «смех в зале».

— А кроме смеха?

— Ну ее, пускай врет что хочет!

— Негодяй!

Перебранки на очных ставках неизбежны, иной раз и рукоприкладство случается, конвоира приходится звать: самому лезть в свару противно. Эти, конечно, драться не станут, пусть поругаются, Масловой оно духу придаст.

— Ирина Сергеевна, как вы узнали, что в ресторане действует группа расхитителей?

— Прошло месяца полтора, как я там работала… У меня в цеху свой закуток, ну, вы видели… Кудряшов туда принес «премию» — так он назвал. Как сейчас помню — три бумажки по двадцать пять рублей. Я на них купила первые в жизни лаковые туфли, а Коле нейлоновую рубашку. Потом еще много раз он приносил «премии».

— Чем они отличались от обычных?

— Обычные платил кассир, а тут сам Кудряшов.

— Была отдельная ведомость?

— Я расписывалась в какой-то бумажке.

Красные пятна на щеках, на лбу, руки на коленях подрагивают. Как бы опять сердце не прихватило. Одиночным выкриком «негодяй!» не разрядишься. Надо бы ей пошибче что-нибудь заготовить для Кудряшова. Он, в сущности, роковая фигура в ее судьбе, и давно вынашивалась неприязнь… Маслова повторяла подробности, уже Знаменскому известные, и он прислушивался краем уха, чтобы вовремя вмешаться с соответствующим вопросом.

— Однажды вызвал меня к себе. Это было после Восьмого марта. Вызвал и говорит: тебя авансом побаловали, пора включаться в дело. И объяснил что к чему.

— Вы подтверждаете эти показания?

— Да что мне было ей объяснять?! Сама соображала, не маленькая!

— Много я тогда соображала…

Кудряшов поджег новую сигарету и пустил дым женщине в лицо.

— Не прикидывайся дурочкой, — он усмехнулся, призывая Знаменского в свидетели. — Сунул ей на пробу — взяла, аж глазки заблестели. Стал покрупнее давать — опять берет. А «премии»-то больше зарплаты. Тут, извините, и козе будет ясно!

— Однако вы не ответили — состоялся или не состоялся между вами откровенный разговор в марте?

— Возможно, я ей что-то и посоветовал. В порядке так сказать, обмена опытом, — небрежным тоном, как о пустяке.

— Посоветовали — что?

— Ну, намекнул… не упускать своих возможностей.

Снова пауза, неслышно скользит авторучка по строкам протокола.

— С какой целью вас вовлекали в хищения?