Естественное убийство – 3. Виноватые

Что было правдой, а что байками в рассказах отставного морского офицера – совершенно неважно. Северный думал лишь о том, что какая же это вопиющая несправедливость, что люди, большую часть своих жизней отдавшие служению отечеству – к чёрту высокопарность и метафоры, потому что эти люди действительно самым прямым и незамысловатым образом отдали большую часть своих жизней служению отечеству, – вынуждены подкалымливать в сезон, думать о том, как бы уже поскорей умереть, чтобы освободить жилплощадь своим великовозрастным детям, и как бы заработать внукам на обучение. «Ну да, а кто Алёне объяснял, что справедливости не существует?» – горько подумал про себя Всеволод Алексеевич и кривовато усмехнулся. Видимо, это совпало с окончанием очередной байки от бывалого морского волка.

– Вот и я тебе говорю – обосраться, как смешно! Только тогда не до смеха было. Тогда все именно, что обосрались. Верь – не верь, а в прямом смысле слова, прости за неэстетичные подробности!

Катерок причалил к набережной. И Северный выпил со своим капитаном его дурного молодого вина. Не совсем его напиток, но сухопарый жилистый дядька достал пластиковую бутылку и чуть не со слезой в голосе процитировал:

– В Балаклаве конец сентября просто очарователен. Вода в заливе похолодела; дни стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским запахом по утрам, с синим безоблачным небом, уходящим бог знает в какую высоту, с золотом и пурпуром на деревьях, с безмолвными тёмными ночами. Курортные гости – шумные, больные, эгоистичные, праздные и вздорные – разъехались кто куда – на север, к себе, по домам…

К этому-то сроку и поспевает бешеное вино. Тут у нас Куприн жил, знаешь? Александр Иванович. Великий русский писатель. Написал про нас. «Листригоны» называется, читал?

Всеволод Алексеевич молча кивнул. И не смог отказать.

Двухсотграммовые гранёные стаканы пенсионер наполнил до краёв. И сам выпил залпом. На манер компота.

– Уф! Ты сам смотри осторожней. Оно дурное.

Действительно, после выкуренной на брудершафт сигаретки у Всеволода Алексеевича слегка зашумело в ушах. И настроение моментом стало возвышенно-романтическим и даже – о, ужас! – сентиментальным!

– Можно, я вас поцелую? – затушив бычок в жестянке, внезапно поинтересовался он у капитана.

– Ты ж вроде не из таких?! – внезапно громко расхохотался добродушный моряк. – Я ж тут вроде как за твою бабу сегодня… – взял он многозначительную паузу, дабы Северный имел возможность оценить двусмысленность несколько пересоленной игры слов. – За твою бабу сегодня в ответе! – строго завершил он.

Очень смешливый дядька, по всей видимости, тоже слегка ударенный выпитым под солнцем молодым вином, подмигнул Всеволоду Алексеевичу.

– Я не из таких! Я не поэтому… Не из-за того. Я из-за… – захмелевший судмедэксперт помахал рукой в сторону аптеки. – Я за него!

– За кого же?! – внимательно посмотрел на руку Северного балаклавский моряк.

– За Куприна. Александра Ивановича. Великого русского писателя. За то, что шпарите наизусть.

– Та я не всего, я – местами, – застеснялся капитан-пенсионер. – Да и климат уже не тот, бешеное вино раньше созревает. Ещё по стакану?

– Давай! – согласился Всеволод Алексеевич. – Только сначала обнимемся и поцелуемся, а то мне в Севастополь по делам.

– То после вина отлить не забудь, чтобы протрезветь! – поучительным тоном сказал просмолённый дядька, разливая в стаканы.

Сиял под солнцем надраенный медный Куприн. А два взрослых дяденьки тискали друг друга так, как будто вместе прошли Крым и рым.

Ровно через четверть часа Северному стало даже немного стыдно за таковое своё поведение. «То же мне, расчувствовавшийся циник! Хорошо, что тебя никто не видел. Не считая бездомных собак, бездомных котов, вечных тёток-торгашек и недобитых отдыхающих. То есть тебя видела вся Балаклава. Как будто в Балаклаве хоть кто-то может хоть что-то не заметить! Даже если тебе кажется, что ты настолько умён и хитёр, что можешь скрыть всё, что угодно», – бурчал он про себя, у аптеки садясь в такси с крайне свирепым видом.

Около семи часов вечера Северный вошёл в мансарду. Алёна спала на диване. Совершенно бесшумно. Так тихо, что он, затаив дыхание, пересчитал частоту экскурсий её грудной клетки. И выдохнул с облегчением. Она тут же открыла глаза.