Естественное убийство – 3. Виноватые

– Мне кажется, будет лучше, если всё пока останется так, как есть, – сказала хозяйка гостевого дома.

– Маргарита Павловна, я вам совершенно чужой человек. К тому же я страшно не люблю груза ответственности. На мне и так моя маменька, вот это нервное существо, – поцеловал он Алёну Дмитриевну, – и ещё один донельзя наглый кривоногий пёс, который уже, я уверен, поработил вашу тёзку. Думать ещё и о том, что где-то в сейфе лежат двести миллионов долларов… Хотите совет, Маргарита Павловна? Тратьте эти деньги на себя, при жизни. Открывайте собачьи приюты, исколесите обе Америки – Северную и Южную – вдоль, поперёк и наискосок, купите себе яхту, поселитесь в Европе…

– Нет, моя жизнь здесь. Я люблю Балаклаву, я обожаю Крым, и я… действительно могу открыть собачий приют с такими деньгами!

– И не один! – рассмеялся Северный.

– И надо будет всё-всё, что останется, передать бедной девочке, когда она… Ну, когда она выйдет! Бедное дитя, – опечалилась Маргарита Павловна.

– Это вы о ком?! – удивилась Алёна.

– Как о ком? О Лизаньке, конечно. Не к смертной же казни её приговорят. Плюс смягчающие обстоятельства.

– Какие? Холодная, расчётливая, безжалостная дрянь, которой что человека убить, что воды попить! Да она перемочила половину ваши близкой родни – мужа, брата… чуть вас не отравила!

– Я в долгу перед её отцом! – твёрдо сказала Маргарита Павловна. – Я тоже виновата в том, что случилось. Бедная девочка росла…

– У неё были и мать, и отец! Маргарита Павловна, как вы так можете?!

Северный взял Алёну за руку и тихо сжал под столом.

– Нет, ну я не понимаю! – никак не могла успокоиться Алёна.

Вдруг Шекерханов совершенно неуместно загоготал.

– Извините! – чуть смутился Александр Иванович и тут же снова хохотнул, прокашлялся и ещё раз сказал: – Извините! Я вспомнил анекдот. Идёт суд над убийцей собственных родителей. И подсудимый со слезами на глазах требует снисхождения на том основании, что он сирота.

Алёна Дмитриевна пошла наверх, в мансарду, привести себя в порядок. Они с Северным собрались прогуляться по ночному Севастополю. Александр Иванович и Всеволод Алексеевич курили во дворике, сидя рядышком на скамейке. У ног Северного тёрся беспородный Кубик.

– Спасибо, что помог и что… – Шекерханов помахал сигаретой в воздухе. – Что не задвинул. А то у нас тут, знаешь, все такие внимательные, языкатые.

– Не за что, – коротко ответил Всеволод Алексеевич.

– Слушай, а ты не думаешь бросить судмедэкспретизу и заняться частным сыском?

– Делать мне больше нечего. У меня вовсе не криминальный склад ума. Я, может, вообще мечтаю бабочек ловить. Как Набоков.

– Ты серьёзно?

– Шучу, шучу, Сань. Расслабься. Не собираюсь я свою службу бросать. Я собираюсь жениться. Возможно, наделать детишек…

– Вот так опа! – рассмеялся Александр Иванович.

– Ну, если жена против не будет. Если она вообще наконец согласиться выйти за меня замуж!

– Для того чтобы делать детишек, жениться не обязательно!

– Не обязательно. Но мне впервые в жизни очень хочется именно что жениться.

Друзья некоторое время помолчали. Кубик задрал голову вверх и негромко заворчал, призывая продолжить беседу. Псу нравились мирно разговаривающие люди.

– Как теперь Маргарита Павловна будет?

– Всё с ней и у неё отлично будет. Она из тех счастливых людей, кто не мается причинно-следственной рефлексией и сослагательным наклонением. Она не из думателей. Она из делателей. Вот дружок мой, за которым мне завтра на Ай-Петри тащиться, – тот да, тот из племени поклоняющихся сослагательному наклонению, из тех, кто постоянно копается в несбывшихся мечтах, в упущенных возможностях и страдает на тему «почему так?!», когда всё не так уж и плохо. Ладно, пора.

– Вас подбросить?

– О нет! Полагаю, негоже катать невесту в милицейских «бобиках».

– Не забудьте в гости прийти!

– Непременно!

– Слушай, а сестрице этой мерзкой, Светлане Павловне, ей-то чего плохо было? Её эта Лизанька тоже того-с?

– Нет. Светлана Павловна у нас несостоявшаяся актриса погорелого театра. Эмоциональный вампир. Ей стало плохо, потому что я настойчиво расспрашивал её о том, не плохо ли ей. Чистая психосоматика. Мне надо было её удалить из гостевого дома, потому что она страшно раздражала Лизаньку просто фактом своего существования. И тем, что пользуется без счёту её, Лизанькиными, благами. Лизанька считала всё это уже безусловно своим. Прихлопнуть Светлану Павловну каким-нибудь незамысловатым способом ей не составило бы ни малейшего труда. Убить только первый раз тяжело. Впрочем, уверен, что Лизаньке и первый раз было несложно. И ещё не известно, при каких обстоятельствах отправилась на тот свет её мать. Возможно, это была просто эвтаназия. В Лизаньке, насколько я успел её понять, действительно просто нет того места, за которое можно было бы зацепиться хоть какой-то из заповедей. Она безупречный убийца.

– Ты вроде как её даже не осуждаешь. – Шекерханов с удивлением посмотрел на старого друга.