Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе

Не требуется обладать достаточно богатым воображением для того, чтобы отнести к числу таких же «романтиков» и Лысенко, чьи побуждения (если не идеи) совпадали с побуждениями Ламарка. Выше уже говорилось о той буквально ненависти, которую питал Лысенко к математике. Кроме того, он, в отличие от Ламарка, работал уже в послереволюционный период. В связи с этим можно привести слова Джиллиспи о том, что «Jardin des Plantes» не случайно оказался единственным процветающим научным институтом во времена радикально-демократической фазы Французской революции, которая уничтожила все остальные [302]. Кто-то может в связи с этим подчеркнуть тот факт, что и взгляды Лысенко процветали в годы после русской революции. Так же как и Ламарк, Лысенко верил в наследование организмом приобретенных признаков, а после того, как он получил «философское образование» под руководством Презента, Лысенко становится, подобно Ламарку, сторонником идеи о постоянном изменении мира. Однако как ни соблазнительно выглядит попытка установить взаимное соответствие между взглядами Ламарка и Лысенко на многие проблемы, все же следует заметить, что это соответствие или похожесть их взглядов не только многое проясняет, но и многое оставляет скрытым, непонятным для исследователя. Во-первых, взгляды самого Ламарка не получают при этой интерпретации достаточно полного объяснения. Известно, что он критически относился к различного рода эксцессам, имевшим место в ходе Французской революции [303]. Хотя некоторые его взгляды и страдали известным анахронизмом, следует подчеркнуть, что другие, особенно относящиеся к проблеме эволюции, по крайней мере частично основывались на научных данных того времени. Ламарк в этом смысле одновременно являлся и предшественником Дарвина, и одним из последних представителей ученых-романтиков; он был интеллектуалом в гораздо большей степени, нежели это можно было бы сказать о Лысенко. Представляется совершенно очевидным, что взгляды Лысенко никогда не будут рассматриваться как предшествующие взглядам какого-то другого ученого-генетика, имеющего подлинно научное значение. Познания Лысенко в области современной ему биологии носили достаточно примитивный характер, в то время как Ламарк обладал достаточно полными и глубокими знаниями того, что было известно науке того времени. Более того, если связывать имена Лысенко и Ламарка, ссылаясь на приверженность того и другого «философии потока» в ее гераклитовском смысле, то что же тогда можно сказать о Г. Дж. Меллере — представителе классической генетики, являющемся страстным оппонентом Лысенко, который был убежденным сторонником философии марксизма? И наконец, Лысенко основывал свою интерпретацию процессов, происходящих в природе, на теории дарвинизма, которую романтики конца XIX в. характеризовали как «бессердечную» и «безжалостную». В результате сказанного можно, как представляется, сделать вывод о том, что, несмотря на известную похожесть Ламарка и Лысенко (как в плане выдвинутых ими систем, так и в плане той исторической ситуации, в которой они жили и работали), между ними существуют вполне реальные различия.

До сих пор речь шла о выдвинутой Лысенко теории «питательных веществ», его концепции наследственности и его взглядах на механизм наследственности. В рамках этой системы взглядов можно найти ответы на многие из вопросов, по поводу которых Лысенко спорил с представителями классической генетики: это и вопрос о генетике скороспелости (genetics of earliness), и вопрос о самоопылении [304], и вопрос о вырождении так называемых чистых линий, об омоложении, вегетативной гибридизации и т. д. До сих пор мы не обращались к тому, что можно было бы, пожалуй, назвать философской составляющей системы Лысенко. Может возникнуть вопрос: каким образом эта система, будучи основана на взглядах людей, не получивших марксистского образования, таких, как Дарвин, Тимирязев, Мичурин и сам Лысенко, оказалась связанной с марксистской философией? Выше уже отмечалось, что дискуссии вокруг генетики представляются имеющими весьма небольшое (по сравнению с другими дискуссиями, о которых речь идет в настоящей книге) отношение к проблемам диалектического материализма. Тем не менее в результате мужественной борьбы и поддержки со стороны небольшого числа особенно ретивых идеологов Лысенко удалось перенести некоторые проблемы генетики в область философии. К числу наиболее важных из этих вопросов относятся: 1) вопрос о подверженности гена мутациям, 2) вопрос о выделении или изоляции генотипа, 3) вопрос о единстве теории и практики в генетике и 4) вопрос о вероятности и причинности в генетике.