Читаем Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием полностью

Атрибутивной особенностью эстетического созерцания, считает он, является его выделенность, изъятость из «грубой реальности», из взаимосвязи всех практических отношений. (Липпс здесь имеет в виду то, что Кант назвал «незаинтересованностью эстетического суждения»). «Эстетика… не интересуется реальностью. Она извлекает содержание красивого из всякой реальной связи явлений»[69]. «Реальность жизни и мира лежит по ту сторону эстетического созерцания»[70].

Выделение эстетического объекта из «грубой реальности» предполагает на другом полюсе – разделение субъекта на Я реальное и Я идеальное, очищенное от эмпирии, житейских отношений. И именно это идеальное Я выступает субъектом эстетического оценивания.

Специфику эстетического объекта (прекрасного) часто определяли формулой: «единство в многообразии»; Липпс считает необходимым конкретизировать её. Единство многообразия тогда производит наибольшее впечатление, когда элементы целого максимально разнообразны и отношения между ними носят подчеркнуто напряжённый характер, причём агенты взаимодействия остаются всё-таки составными частями и полярностями единого целого. Эту особенность эстетической формы Липпс называет «принципом дифференциации общего в самом себе».

Другую характерную особенность эстетической формы составляет реализация в ней «принципа монархического (= иерархического) подчинения» элементов промежуточным узловым центрам, так сказать, субдоминантам. В результате возникает эффект «уплотнения» формы и опять-таки – напряжённых отношений между составными частями иерархического целого. Принцип иерархии у Липпса – это, конечно, принцип подчинения, но не пассивного и рабского, а драматического, включающего в себя сопротивление доминанте, противоборство.

Оба эти принципа свидетельствуют о стремлении Липпса подчеркнуть диалектически-противоречивые моменты в строении эстетического объекта.

Эстетическая оценка носит не интеллектуализированный или волевой (практический) характер, а эмоциональный – она совершается в виде непосредственного переживания. Даваемая эмоциональная оценка определяется, с одной стороны, природой оценивающего субъекта, с другой – характерными свойствами объекта. Поэтому оценка не просто «приписывается» предмету, а в известной мере соответствует ему, «вынуждается» им. При иной форме объекта его переживание – оценка также была бы другой.

Обрисовав эти исходные, ключевые для него положения, Липпс переходит к характеристике эстетики как таковой. Лейтмотивом всех рассуждений немецкого учёного на эту тему является мысль о том, что эстетическое отношение не есть всего лишь реакция на определённые свойства объекта, а представляет собой форму активного самоутверждения человека в мире. До сих пор накапливаемые наукой знания о прекрасном, об эстетических формах в природе и в искусстве интерпретировались преимущественно в объективном духе, теперь настало время перевести их в субъективный план. «Красота объекта не есть его свойство, как зелёный или синий цвет, но она указывает на то, что этот объект служит основанием для эстетической оценки»[71]. Эстетическая оценка – дело субъекта, личности, её сознания. Выявить закономерности такой оценки можно, считает Липпс, лишь на основе аппарата психологической науки. Следовательно, «эстетика должна быть причислена к психологическим дисциплинам»[72].

Классическая эстетика, озабоченная тем, как сверхчувственное выражается в чувственном, была сугубо философской. Когда на смену ей пришла «экспериментальная эстетика» Г. Т. Фехнера – индуктивная и психологическая, – всё, казалось бы, должно было встать на свои места. Но этого не случилось. Если такая эстетика и обращалась к психическим реальностям, то лишь к самым элементарным и атомарным, наиболее близким к телесным ощущениям. Всё безмерное богатство эстетических чувств эстетика в духе Фехнера стремится втиснуть в прокрустово ложе двузначной шкалы: «удовольствие – неудовольствие». Добытые ею «по объективному методу» данные нуждаются, считает Липпс, в серьёзной психологической интерпретации. Сам он стремился сделать научной базой эстетики высшие отделы психологической науки – психологию личности, психологию человеческой активности.

Согласно Липпсу, серьёзная психологическая подготовка для эстетика совершенно обязательна. Она позволяет исследователю правильно ставить вопросы и отвечать на них, осмысляя как объективные результаты экспериментов, так и данные самонаблюдения (интроспекции). К этому следует прибавить способность теоретика к чистому эстетическому созерцанию, богатый индивидуальный эстетический опыт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Эта книга — взгляд на Россию сквозь призму того, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся в России и в мире за последние десятилетия. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Тем более, что исторический пример такого очищающего урагана у нас уже есть: работа выходит в год столетия Великой Октябрьской социалистической революции, которая изменила мир начала XX века до неузнаваемости и разделила его на два лагеря, вступивших в непримиримую борьбу. Гражданская война и интервенция западных стран, непрерывные конфликты по границам, нападение гитлеровской Германии, Холодная война сопровождали всю историю СССР…После контрреволюции 1991–1993 гг. Россия, казалось бы, «вернулась в число цивилизованных стран». Но впечатление это было обманчиво: стоило нам заявить о своем суверенитете, как Запад обратился к привычным методам давления на Русский мир, которые уже опробовал в XX веке: экономическая блокада, политическая изоляция, шельмование в СМИ, конфликты по границам нашей страны. Мир вновь оказался на грани большой войны.Сталину перед Второй мировой войной удалось переиграть западных «партнеров», пробить международную изоляцию, в которую нас активно загоняли англосаксы в 1938–1939 гг. Удастся ли это нам? Сможем ли мы найти выход из нашего кризиса в «прекрасный новый мир»? Этот мир явно не будет похож ни на мир, изображенный И.А. Ефремовым в «Туманности Андромеды», ни на мир «Полдня XXII века» ранних Стругацких. Кроме того, за него придется побороться, воспитывая в себе вкус борьбы и оседлав холодный восточный ветер.

Андрей Ильич Фурсов

Публицистика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Математика с дурацкими рисунками. Идеи, которые формируют нашу реальность
Математика с дурацкими рисунками. Идеи, которые формируют нашу реальность

Вы с содроганием вспоминаете школьные уроки математики? Это нормально, ведь у вас не преподавал Бен Орлин, автор этой книги. Впрочем, и он не сразу додумался объяснять ученикам, что вообще-то математика лежит в основе всего на свете: от лотереи до «Звездных войн», от рецептуры шоколадных пирогов до выборов. И что тот, кто овладел основами точной науки, получает возможность разобраться в природе и устройстве окружающих нас вещей и явлений.Орлин выступает не только как педагог, но и как художник-иллюстратор: его смешные человечки и закорючки покорили тысячи школьников, покорят и вас. Изящные каламбуры и забавные ассоциации, игры разума и цифровые загадки (к каждой из которых вы получите элегантную и ироничную разгадку) и, конечно, знаменитые фирменные рисунки (которые, вопреки заглавию, не такие уж дурацкие) позволяют Орлину легко и остроумно доносить самые сложные и глубокие математические идеи и убеждают в том, что даже математика может быть страшно интересной.

Бен Орлин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Учебная и научная литература / Образование и наука
Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга
Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга

В этой книге нет больших литературоведческих анализов. Да и какой в них смысл после трудов Бахтина, Лотмана, Дунаева и Набокова? Перед вами история о том, как литература переплетается с жизнью обычного человека и как в ней можно найти ответы на все важные вопросы – стоит лишь подобрать правильный момент для чтения, увидеть и услышать подсказки, которые спрятали писатели в страницах своих трудов.Автор этой книги, филолог, журналист и блогер Николай Жаринов, рассказывает о книгах, которые сопровождали его на протяжении самых значимых и переломных событий в жизни. Мы видим, как с возрастом меняется отношение к «Преступлению и наказанию» Достоевского, почему книги Кинга становятся лучшими друзьями подростков, и как Бунину удавалось превращать пошлые истории в подлинное искусство.Это исповедь, от начала и до конца субъективная, личная, не претендующая на истину. Спорьте, не соглашайтесь, критикуйте – ничто не возбраняется. Ведь по-настоящему литературу можно понять, только проживя ее через собственные эмоции.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Николай Евгеньевич Жаринов

Публицистика / Учебная и научная литература / Образование и наука