Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Д. Лукача с полным на то основанием относят к плеяде выдающихся «неомарксистов» и собственно марксистов Европы – наряду с Т. Адорно, В. Беньямином, А. Грамши и др.

С чего обычно начинают изложение эстетики? С освещения основных эстетических категорий, прежде всего центральной из них – красоты, прекрасного. Такой подход Лукач подвергает серьезной критике. Его противником-оппонентом является «догматическая эстетика», под которой он подразумевает в первую очередь эстетику идеалистическую. Догматическая эстетика считает эстетическое неким абстрактным, априорным началом, существующим само по себе от века и служащим основанием для всей внутренней дифференциации этой сферы. Догматическая эстетика тяготеет к установлению некой иерархии, «лестницы», на вершине которой всегда оказывается предзаданная идея – будь то прекрасное, эстетическое или совершенное. Такой подход Лукач категорически отвергает.

Прекрасное, считает он, неисправимо многозначное понятие. Под него издавна подводят самые различные явления – интеллектуальные, этические и др. Из-за этого оно приобретает крайне расплывчатый характер и становится практически непригодным для неметафорического применения как в жизни, так и в искусстве.

Основанием для суждений о прекрасном в догматической эстетике обычно служит понятие совершенства. Часто даже природе в целом телеологически приписывают стремление к абсолютному совершенству. Совершенство, таким образом, становится базисом для некой иерархии. Лукач признает частичную применимость понятия «совершенство» – в определенных областях и пределах (в частности, в аспекте мастерства художественного исполнения произведения), но отрицает его абсолютный, абсолютизированный характер. В действительности совершенство всегда локально, конкретно и относительно. Существенно уточнение: «совершенство в своем роде». Вследствие этого оно не может быть прочным основанием для эстетических суждений и оценок. Размышления Лукача о понятии совершенства, добавим от себя, во многом созвучны с положениями видного польского философа и эстетика Владислава Татаркевича, высказанными им в его книге «О счастье и совершенстве человека»[125].

Лукач считает также неправомерным истолкование возвышенного – низменного, комического и трагического как «модификаций прекрасного». Определенное созвучие своим мыслям он находит в эстетике Н. Г. Чернышевского, который охарактеризовал предмет искусства как «общеинтересное в жизни».

Проблеме и категории прекрасного Лукач уделяет внимание, по сути, лишь на периферии своего исследования, в заключительных главах и параграфах «Своеобразия эстетического» (обсуждая вопрос: существует ли прекрасное «само по себе» в природе; был ли прав И. Кант, противополагая прекрасное приятному и полезному и т. п.).

Таким образом, начинать эстетику с анализа традиционных, базовых категорий – значило бы следовать установкам догматической теории. Лукач предлагает идти к цели принципиально иным путем. Свою задачу он видит в том, чтобы – в полном соответствии с философской методологией марксизма – выявить историческое становление эстетического (= художественного) способа освоения действительности. Его эстетика фактически представляет собой философию искусства и обстоятельное, детальнейшее исследование генезиса искусства.

Впрочем, венгерский эстетик различает два аспекта реализуемого им подхода: «диалектико-материалистический» и «историкоматериалистический» (при всей признаваемой им нераздельности таковых). Первый является собственно философским, он выявляет существо и общую логику процесса. Этому и посвящено «Своеобразие эстетического» – первая часть задуманной им трехчастной «Эстетики». Заключительный аспект рассмотрения искусства – собственно историко – художественный – предполагался, но так, к сожалению, и не был осуществлен.

Лукач ориентирует эстетику не на построение априорных, абстрактных схем происхождения и развития искусства. «…Эстетика не должна вырождаться в псевдосистему абстрактных предписаний и механических правил»[126]. Он нацеливает эстетику на осмысление всего богатства эмпирических фактов и первичных обобщений, накопленных представителями таких наук, как археология, этнография, история материальной и духовной культуры и др.

В этом ряду особое место занимает историческое и теоретическое искусствознание. Лукач выступает против попыток превратить искусствознание в некую особую, замкнутую в себе научную дисциплину. «Следуя идеалистической концепции, эстетики метафизически отрывают свою науку от художественно-исторической практики и истории искусства, лишая теорию надежной опоры, а искусствоведение, в свою очередь, переставая руководствоваться общими эстетическими принципами, приобретает позитивистски-эмпирический характер. Единая область эстетического распадается на две методологически разнородные части»[127]. Философская эстетика дает искусствознанию необходимый теоретический базис, а искусствознание, в свою очередь, снабжает философскую мысль конкретным материалом, подпитывает её живыми токами искусства.