Читаем Эстетика однополой любви в древней Греции полностью

Итак, помни о сказанном, подумай еще и о том, что влюбленных увещевают друзья, считая, что в их затеях есть что-то плохое, а невлюбленных никто из их близких никогда не корил, что они замышляют что-то себе во вред.

Возможно, ты спросишь меня, советую ли я тебе уступать всем невлюбленным. Думаю, что и влюбленный не посоветует тебе так относиться ко всем влюбленным. Ведь если он держится такого взгляда, он не заслуживает даже этой равной для всех благосклонности, да и тебе, при всем желании, невозможно в одинаковой мере утаиться от остальных. Между тем, от этого не должно быть никакого вреда, а лишь польза для обоих.

Так вот, я полагаю, что сказанного достаточно, если же ты желаешь дополнений и находишь пропуски, тогда задавай вопросы".

Как тебе кажется, Сократ, это сочинение? Не правда ли, все превосходно сказано, особенно в смысле выражений?

Сократ. Чудесно, друг мой, я прямо поражен. И ты тому причиной, Федр: глядя на тебя, я видел, как ты, читая, прямо-таки наслаждался этим сочинением. Считая, что ты больше, чем я, знаешь толк в таких вещах, я следовал за тобой, а следуя за тобой, я приходил в неистовый восторг вместе с тобой, удивительный мой человек.

Федр. Ну, ты уж, кажется, шутишь.

Сократ. Тебе кажется, что я шучу? Разве я не говорю серьезно?

Федр. Конечно, нет, Сократ. Но, по правде, скажи, ради Зевса, покровителя дружбы, неужели ты думаешь, что кто-нибудь другой из эллинов мог бы сказать об этом предмете иначе, больше и полнее?

Сократ. Что же? Значит, нам с тобой надо одобрить это сочинение также и за то, что его творец высказал в нем должное, а не только за то, что каждое выражение там тщательно отточено, ясно и четко? Раз надо, приходится уступить в угоду тебе, хотя я, по моему ничтожеству, всего этого не заметил. [ стр. 235] Я сосредоточил свое внимание только на его красноречии, а остальное, я думаю, и сам Лисий признал бы недостаточным. По-моему, Федр, - если только ты не возражаешь - он повторяет одно и то же по два, по три раза, словно он не слишком располагал средствами, чтобы об одном и том же сказать многое, - или, возможно, это было для него неважно. Мне показалось мальчишеством, как он выставляет напоказ свое умение выражать одно и то же то так, то иначе – и в обоих случаях превосходно.

Федр. Ты говоришь пустяки, Сократ. Как раз это-то и есть в его сочинении, и притом всего более: он ничего не упустил из того, что в предмете его речи достойно упоминания. Сравнительно с тем, что он высказал, никто никогда не смог бы сказать ничего полнее и достойнее.

Сократ. В этом я уже не смогу согласиться с тобой: ведь древние мудрые мужи и жены, высказывавшиеся и писавшие об этом, изобличат меня, если в угоду тебе я уступлю.

Федр. Кто ж это такие? И где ты слышал что-нибудь лучшее?

Сократ. Сейчас я не могу так сразу ответить. Но ясно, что я от кого-то слышал, не то от прекрасной Сапфо, не то от мудрого Анакреонта, не то от других писателей. А почему я так говорю? Грудь моя, чудесный друг, полна, я чувствую, что могу сказать не хуже Лисия, но по-другому. А так как сам от себя я ничего такого не мог придумать - я в этом уверен, сознавая свое невежество, - то остается, по-моему, заключить, что я из каких-то чужих источников, по слуху, наполнился наподобие сосуда, но по своей тупости позабыл, как и от кого я что слышал.

Федр. Это, благороднейший друг мой, ты прекрасно сказал. От кого и как ты слышал - не говори мне, хоть бы я и просил. Исполни только то, о чем ты говоришь: обещай сказать иначе, лучше и не меньше того, что в этом свитке, и не делая оттуда заимствований, а я тебе обещаю, по примеру девяти архонтов, посвятить в Дельфы золотое во весь рост изображение - не только мое, но и твое.

Сократ. До чего же ты мил, Федр, и воистину ты золотой, если думаешь, будто я утверждаю, что Лисий во всем ошибся и что можно все сказать по-другому. Такое не случается, думаю я, даже с самым скверным писателем. Например, хотя бы то, чего касается это сочинение. Кто же, говоря, что надо больше уступать невлюбленному, чем влюбленному, упустит, по-твоему, похвалу разумности одного и порицание безрассудству другого? [ стр. 236] Это ведь неизбежно, и разве тут скажешь иное? Думаю, что такие вещи надо допустить и простить говорящему. В подобных случаях нужно хвалить не изобретение, а изложение; где же [доводы] не так неизбежны и труд но их подыскать, там кроме изложения следует хвалить и изобретение.

Федр. Соглашаюсь с тем, что ты говоришь, потому что, мне кажется, это было тобой сказано правильно. Так я и сделаю: позволю тебе исходить из того, что влюбленного скорее можно признать больным, чем невлюбленного; если же в остальном ты скажешь иначе, чем у Лисия, полное и более ценно, тогда стоять твоему кованому изваянию в Олимпии рядом со священным приношением Кипселидов!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Повседневная жизнь средневековой Москвы
Повседневная жизнь средневековой Москвы

Столица Святой Руси, город Дмитрия Донского и Андрея Рублева, митрополита Макария и Ивана Грозного, патриарха Никона и протопопа Аввакума, Симеона Полоцкого и Симона Ушакова; место пребывания князей и бояр, царей и архиереев, богатых купцов и умелых ремесленников, святых и подвижников, ночных татей и «непотребных женок»... Средневековая Москва, опоясанная четырьмя рядами стен, сверкала золотом глав кремлевских соборов и крестами сорока сороков церквей, гордилась великолепием узорчатых палат — и поглощалась огненной стихией, тонула в потоках грязи, была охвачена ужасом «морового поветрия». Истинное благочестие горожан сочеталось с грубостью, молитва — с бранью, добрые дела — с по­вседневным рукоприкладством.Из книги кандидата исторических наук Сергея Шокарева земляки древних москвичей смогут узнать, как выглядели знакомые с детства мес­та — Красная площадь, Никольская, Ильинка, Варварка, Покровка, как жили, работали, любили их далекие предки, а жители других регионов Рос­сии найдут в ней ответ на вопрос о корнях деловитого, предприимчивого, жизнестойкого московского характера.

Сергей Юрьевич Шокарев

Культурология / История / Образование и наука
Естественные эксперименты в истории
Естественные эксперименты в истории

Самое интересное в современной науке происходит на стыке дисциплин, в плодородных областях, возникших на месте жестких, косных границ, еще недавно разделявших гуманитарное и естественнонаучное знание. Сборник «Естественные эксперименты истории» под редакцией известнейшего биолога, антрополога и культуролога Джареда Даймонда («Ружья, микробы и сталь», «Коллапс», «Мир позавчера») и экономиста Джеймса Робинсона («Почему одни страны богатые, а другие бедные») — отличная иллюстрация этого процесса.Авторы сборника эссе — историки, культурологи, экономисты, — позаимствовав инструменты у математиков и статистиков, под совершенно новым углом рассматривают исторические события разных эпох и регионов. Почему между островами Тихого океана, заселенными одним и тем же народом — древними полинезийцами, — со временем возникли столь мощные культурные различия? Как статистически измерить последствия многовековой работорговли для различных африканских государств? Что общего у взрывного роста американского фронтира и бурного развития русской Сибири в конце XIX — начале XX столетий? Вот лишь некоторые вопросы, на которые пытаются ответить авторы этой необычной книги.

Джаред Мэйсон Даймонд , Джеймс А. Робинсон , Коллектив авторов -- История

Культурология