«Что же касается меня, - писал Александр Бенуа в «Моих воспоминаниях», - то в мой восторг от «Пиковой дамы» входило именно такое чувство благодарности. Через эти звуки мне действительно как-то приоткрылось многое из того таинственного, что я чувствовал вокруг себя. Теперь вдруг вплотную придвинулось прошлое Петербурга. До моего увлечения «Пиковой» я как-то не вполне сознавал своей душевной связи с моим родным городом; я не знал, что в нем таится столько для меня самого трогательного и драгоценного. Я безотчетно упивался прелестью Петербурга, его своеобразной романтикой, но в то же время многое мне не нравилось, а иное даже оскорбляло мой вкус своей суровостью и «казенщиной». Теперь же я через свое увлечение «Пиковой дамой» прозрел. Эта опера сделала то, что непосредственно окружающее получило новый смысл. Я всюду находил ту пленительную поэтичность, о присутствии которой я прежде только догадывался».
Миросозерцание Бенуа и его друзей, включая Льва Бакста, который смолоду, будучи старше их на несколько лет, любил оперу и драму, а балет находил чем-то предосудительным, вполне определилось, с открытием Петербурга и его окрестностей - Петергофа и Царского Села, в которых сохранялась еще атмосфера XVIII века.
Это увлечение мирискусников прошлым находили странным и даже чем-то предосудительным, признаком декаданса. Это в самом деле отдавало романтическим пристрастием, между тем было открытием русской культуры, как культуры Франции или Италии вплоть до античности, постижением достижений Ренессанса в России без осознания пока как таковых. А что же такое Петергоф, в котором, по словам Бенуа, Петр I воплотил свою душу, если не ренессансное явление? А что же такое музыка Чайковского?!
С окончанием университета пути друзей могли разойтись. Да, отчасти так и произошло. Александр Бенуа, поступив на службу к княгине Тенишевой М.К, известной меценатке,. в качестве собирателя ее коллекции, поселился в Париже, Валечка (Вальтер) Нувель служил в министерстве императорского двора, лишь Сергей Дягилев, оставив пение и мечты о композиторстве, лихорадочно искал поле деятельности, с устройством двух небольших выставок, как окончательно созрела идея издания журнала «Мир искусства», с устройством первой выставки работ русских и финляндских художников.
Почему «и финляндских»? Просто у Дягилева не было еще возможностей привлечь европейских художников. Но это уже было выражением одной из основных идей журнала и будущего объединения «Мир искусства», о чем Бенуа пишет так: «Мы горели желанием послужить всеми нашими силами родине, но при этом одним из главных средств такого служения мы считали сближение и объединение русского искусства с общеевропейским, или, точнее, с общемировым».
Выставка русских и финляндских художников была устроена в начале 1898 года в зале Музея барона Штиглица. Она была организована Сергеем Дягилевым с размахом: и без того роскошный зал был украшен оранжерейными растениями и цветами (дело было зимой), а на открытие была приглашена царская фамилия: кроме великих князей, прибыли две императрицы и Николай II, что общественности не понравилось. Но еще больше не понравилась сама выставка.
Благое желание открыть для мира молодое русское искусство обернулось смехом, поношениями публики и прессы, вплоть до карикатур. Будущих мирискусников сразу прозвали «декадентами». Всеобщей мишенью стало декоративное панно Врубеля «Утро». Не понравилось и то, что это произведение куплено княгиней Тенишевой.
На страницах сатирического журнала «Шут» появилась карикатура: «На ней была изображена сама наша шедрая, благожелательная меценатка Мария Клавдиевна Тенишева в виде омерзительной бабы-торговки, а перед ней стоял Дягилев, представленный каким-то прощелыгой (о нем упорно держался слух, что он - «промотавшийся авантюрист», ищущий всюду возможности поживиться на чужой счет), и вот этот оборванец предлагал бабе изношенную зеленую тряпку, которая и должна была представлять панно Врубеля...»
Подпись гласила: «Брось, бабка, торговаться: одеало - в рубель... Ведь я его не на свалке выгреб, а в больнице у Фрея выудил».
Досталось и Сомову при первом появлении на выставках его картин. «На почетном месте среди ряда его акварелей Дягилев повесил одно из самых «душистых» его произведений - «Радугу», которая тогда же сразу поступила в Гельсингфорский музей (финны увезли. - П.К.). Но за исключением тесного круга более чутких людей, никто не понял всего, что было искреннего и тонкого в этих фантазиях или в этих отражениях простой действительности, зато всяким придиркам к каким-либо погрешностям в рисунке, в перспективе, не было конца, и сразу по городу распространилась молва, что этот «новоявленный декадент» не только «не умеет ни писать, ни рисовать, но что он при этом и шарлатан, и обманщик».