Эстетика. Учебник для бакалавров

Простой пример элементарного описательно-оценочного утверждения: «Прекрасное изображение черта, — писал искусствовед X. Зедльмайр, — прекрасно потому, что изобразительно оно согласовано с сущностью черта. Собственно, можно было бы сформулировать острее: потому что оно изобразительно истинно. К красоте изображения необходимо относится и его соответствие объекту — соответствие собственно тому, что оно хочет сказать, и шире: тому, что оно имеет в виду»[12]. За этим утверждением, кажущимся, на первый взгляд, чисто описательным, на самом деле стоит вполне определенная нормативная идея: красота должна включать соответствие объекту, т.е. быть связанной с истиной.

«Дьявольское изображение, — продолжает Зедльмайр, — нечто иное по сравнению с отвратительным. Если (на примере изображения черта) отвратительным изображением будет такое, “которое плохо передает отвратительность черта”, то дьявольское будет то, которое “отвратительность черта передает как нечто прекрасное”. Или даже так: “которое желает передать красоту черта” — т.е. приписывает ему красоту (не просто отдельные признаки дьявольской красоты), обманывая, утверждает красоту черта, обольстительно одалживая ему блеск истинной красоты, у нее в свою очередь взаймы и взятый»[13]. Никаких чертей, понятно, не существует. Разговор о соответствии изображения черта реальности, об отсутствии такого соответствия или даже о намеренном изображении черта красивым является пустым, если не выдвигается явная или неявная норма, что красота должна быть связана с истиной. Принятие такой нормы только в редких случаях оказывается целесообразным. Чаще всего она оценивается как явно неэффективная, не способная привести к универсальному истолкованию красоты.

«Мыслить в соответствии с истиной, — пишет Г. Маркузе, — означает решимость существовать в соответствии с истиной, реализация сущностной возможности ведет к ниспровержению существующего порядка... Таким образом, ниспровергающий характер истины придает мышлению качество императивности. Центральную роль играют суждения, которые звучат как императивы, — предикат “есть” подразумевает “должно быть”. Этот основывающийся на противоречии двухмерный стиль мышления составляет внутреннюю форму... всей философии, которая вступает в схватку с действительностью. Высказывания, определяющие действительность, утверждают как истинное то, чего “нет” в (непосредственной) ситуации; таким образом, они противоречат тому, что есть, и отрицает его истину»[14]. Маркузе приводит в качестве примеров суждения: «добродетель есть знание», «совершенная действительность есть предмет совершенного знания», «человек свободен (рождается свободным)» и т.п.

К этим примерам можно было бы добавить аналогичные примеры из эстетики: «красота есть гармония формы и содержания», «произведение искусства представляет собой чувственное воплощение значимой идеи», «главная задача эстетики состоит в истолковании ценности и значения искусства» и т.п.

Хотя ценности, стоящие за науками о социальных явлениях, являются разными в разных обществах, в каждом обществе имеются какие-то основополагающие ценности, определяющие координаты социального исследования. Эти ценности могут не быть предметом специального изучения, но они всегда существуют и задают основные направления исследования общества. Кроме того, само такое исследование порождает определенные ценности, отстаиваемые открыто или только подразумеваемые.

Оценочные понятия и правила эстетической практики. К элементарным описательно-оценочным утверждениям можно отнести и утверждения с так называемыми оценочными словами. Многие понятия как обычного языка, так и языка гуманитарных наук, включая эстетику, имеют явную оценочную окраску.

Круг этих понятий, сопряженных с позитивной или негативной оценкой, широк и не имеет четких границ. В числе таких понятий: «красота» как противоположность отвратительному и безобразному; «гармония» и «согласие» как противоположность дисгармонии и конфликту и т.п. Введение подобных понятий редко обходится без привнесения неявных оценок.

Ценности входят в рассуждение не только с особыми оценочными словами. При своем употреблении любое слово, сопряженное с каким-то устоявшимся стандартом, способно вводить неявную оценку. Именуя вещь, мы относим ее к определенной категории и тем самым обретаем ее как вещь данной, а не иной категории. В зависимости от названия, от того образца, под который она подводится, вещь может оказаться или хорошей, или плохой.

Хорошее здание, заметил как-то Б. Спиноза, — это всего лишь плохие развалины. Крайний сторонник романтизма мог бы сказать: «Древние развалины — лучшее из зданий». «Все, что кажется древним, прекрасно, все, что кажется старым, прекрасным не кажется» (Ж. Жубер). «Глупое сочинение становится блестящим и остроумным, если только предположить, что глупость — сознательный прием» (Жан Поль).