Эстетика. Учебник для бакалавров

Хорошим примером может служить истолкование Августином «похотей плоти»[40]. Эти «похоти» понимаются им намного шире, чем просто неконтролируемое сексуальное влечение («распутная тревога»), хотя оно наиболее трудно преодолимо. К разновидностям плотской похоти относятся также влечение к наслаждению пищей и вином, к наслаждению запахами, звуками, красками и формами. Подобные наслаждения опасны, однако не вообще, а лишь когда они становятся самоцелью. Если половое чувство не самоцель, а лишь средство продолжения рода, если вкус только средство утоления голода и жажды, если обоняние, осязание, слух и зрение служат только для необходимого человеку распознавания стоящих перед ним вещей и не превращаются в самостоятельный источник наслаждения, тогда человек пользуется своими чувствами вполне нормально и «морально», не сбиваясь на путь порока.

Говоря о соблазнах зрения, Августин подчеркивает, что ни красота вообще, ни тем более красота человеческих произведений не должны становиться предметом самоцельного наслаждения. Прельщает прекрасное зрелище предметного мира, расцвеченному благодаря солнечному свету приятными красками и наполненного благообразными формами. Прельщает и то, что добавлено к красоте природы трудом человека: произведения искусства и ремесел, одежда, обувь, посуда, картины и другие изображения. Но ко всему этому следует относиться чрезвычайно осторожно. Даже свет солнца, позволяющий все это видеть, без которого душа тоскует и омрачается, не заслуживает сам по себе нашей радости. За этим светом и этим миром стоит иной, духовный свет, изливающийся от бога, создателя и устроителя этого мира, а свет солнца и свет всей земной красоты, взятый сам по себе, только соблазняет слепых любителей прелестей мирской жизни.

Произведения человеческих рук прекрасны, по Августину, лишь постольку, поскольку в них присутствуют следы идеальной красоты, заключенной в боге: «Искусные руки узнают о красивом у души, а его источник — та красота, которая превыше души... Мастера и любители красивых вещей от нее взяли мерило для оценки вещей, но не взяли мерила для пользования ими»[41].

Аскетизм в истолковании Августина означает презрение праведной души к соблазнам земного мира. «Презрение» понимается при этом в обычном средневековом смысле: как то, что располагается на одной шкале ценностей с любовью и является меньшей мерой любви, т.е. не как нечто отрицательное, а как пренебрежение чем-то ради чего-то.

«Есть своя прелесть в красивых предметах, в золоте, серебре и прочем, — пишет Августин. — Только взаимная приязнь делает приятным телесное соприкосновение; каждому чувству говорят воспринимаемые им особенности предметов. В земных качествах, в праве распоряжаться и стоять во главе есть своя красота; она заставляет и раба жадно стремиться к свободе... Жизнь, которой мы живем здесь, имеет свое очарование; в ней есть некое свое благолепие, соответствующее всей земной красоте»[42]. Наслаждение красотою этого мира вполне допустимо, если оно не оказывается самоценным и не препятствует созерцанию в земных благах и красоте проявления более высоких, духовных начал. «Мир следует любить, но не ради него самого, а ради создавшего его бога; нельзя наслаждаться его красотой, забывая, что в ней все от бога. Красота мира может быть только полезным средством возведения души к ее источнику — к богу»[43] — так резюмирует Г. Г. Майоров мысль Августина об иерархии благ и существовании высшего блага, определяющего данную иерархию. Майоров справедливо отмечает, что у Августина эстетическое оказывается целиком подчиненным этическому, а этическое — религиозному.

В Средние века связь божественного единства с земной множественностью, создающая гармонию и тем самым красоту, иногда трактовалась с математической точки зрения. Так поступал, в частности, Августин, поэтому можно говорить об определенном его «неопифагорействе» и несомненном влиянии на него диалога Платона «Тимей».

Августин называет число сущностью вещей. Число и абстрактный внешний порядок являются принципами, обеспечивающими успешное развитие мира, спасение человека и разумное понимание им всего окружающего. Сущность красоты и самого бытия — в числе. В результате эстетическое определение красоты как формальной гармонии становится также принципом космологии, религиозной практики и человеческого мышления.

Августин описывает, как, приведя в действие числа, бог сотворил мир из ничего. Числа начинаются с единицы. Она прекрасна благодаря свойствам равенства и сходства; другие числа присоединяются к ней по порядку. Следовательно, все было создано с самого начала с помощью формы, которая равна и подобна ей благодаря богатству той красоты, силой которой через высшую любовь соединяются один и еще один, происходящие от одного.