Эстеты из Кукановки

Ревизор следил за успехами Феофила Иваныча на новом посту, как за первыми шагами собственного ребенка. И появился на пороге в тот же миг, как узнал, что Парасюк из своей месячной зарплаты приобрел сразу четыре хорасанских ковра по семьсот рублей каждый.

В кабинете Парасюка он застал полный хаос. Какие-то артельщики запихивали в рогожные кули папки с документами. Секретарша бережно укутывала в гардину пишущую машинку. Завкадрами бодро совал в печку архивные анкеты уволенных по собственному желанию. Всей этой сутолокой дирижировал сам директор:

— Вечно не вовремя! — с досадой махнул он рукой. — Конец нашему родному «Шампуню». Закрыли. Придется, видимо, уходить в отставку… Эй, чучело, ты куда сейф тянешь? Оставь, пусть стоит. И кресло тоже не трогай… Вы уже уходите, голубчик? Случайно, не слыхали, где можно достать приличные брильянтовые серьги? Супруга моя мечтает. За ценой я бы не постоял…

Парасюк не ушел в отставку. Он возглавил большое предприятие, комбинат, созданный из нескольких фабричек-смежниц, носящий звучное название «Универсум».

Губанов окончательно потерял покой. «Вот ведь незадача, — тосковал он, ворочаясь ночью без сна. — Явно ворует, жулябия, а в руки не дается. Только нацелишься, — а он уже в другое место упорхнул. Причем, как в песне: «Все выше и выше, и выше». Хоть бы годик его не трогали, что ли…

В погоне за Парасюком ревизор выбился из сил и взял отпуск. Но прогуляв в Хосте всего две недели, он затосковал еще больше. Ему чудилось, что Парасюк начисто разворовал все добро комбината. И он решил нагрянуть на него экспромтом.

«Вот приеду, а он, идол жирный, сидит в кабинете, липовые накладные фабрикует. Тут я его и… Или — я приеду, а он на склад забрался, лучшую продукцию налево отбирает. Тут я его и…»

В Степки ревизор приехал ночью. А утром, схватив портфель, помчался в «Универсум».

Его появление как громом поразило Парасюка. Он побледнел, будто пред ним предстал по крайней мере командор или отец Гамлета. Обычно жизнерадостный директор сжался в кресле и коснеющими устами лепетал:

— Н-не ждал. Сов-совсем не ждал. — И, совсем растерявшись, забубнил. — А мы тут без вас выпуск маскарадных и театральных костюмов наладили. Из импортной синтетики. Хотите, для супруги что-нибудь… костюм Татьяны Онегиной. Цвета шанжан или само. Потом перешить можно будет. А для вас подойдет костюм Мефисто…

— Довольно паясничать! — загремел ревизор. — Хватит! Конец вашим плутням! Мне все известно. Ситец и сатин гоните налево, частникам, а на костюмы суете неликвидную дерюгу…

Парасюк свалился в кресло, как мешок, из которого высыпали содержимое:

— Сплоховал мой аппарат, — прошептал он. — Когда приехали-то? Ах, подлецы, продрыхали, не информировали… Аникей Павлыч, а не поладить ли нам мирным путем? Ведь так хорошо сосуществовали…

— Прошу отвечать на вопросы, — сухо сказал ревизор, и глаза его заблистали чудесным огнем.

Зато Парасюк сник, увял. Его розовенькое личико посерело, глаза потускнели, точно у судака, который не меньше недели пролежал в холодильнике. Ревизор даже пожалел его:

— Расскажите о своей общественно-вредной деятельности, — благодушно предложил он. — Можно в общих чертах, вкратце.

Этот интимный разговор прервала вошедшая секретарша. Она передала Парасюку бумажку со штампом во всю верхушку бланка. Парасюк пробежал ее глазами и положил на стол. Секретарша вышла.

— Ну, раскрывайте душу, — торопил Губанов. — Нам еще с документами возиться.

— Какую душу? — внезапно спросил Парасюк. — Кому? Вам? — от прежнего беспомощного, жалкого лепета не осталось ни нотки. Голос Феофила Парасюка звучал, как медь гремящая и кимвал бряцающий. — Вы куда пришли? К куме в гости? Ах, к управляющему комбината «Универсум»? Так здесь такого нет, почтенный! Перед вами Феофил Иванович Парасюк, начальник управления! Понятно вам! Вот приказ! — он сунул под нос ревизору бумажку, принесенную секретаршей. — А теперь мне некогда. Нужно принимать дела, — и Парасюк величественно поднялся с кресла. — Да, кстати, — уже другим, будничным, деловым тоном сказал он, — вы теперь в моем подчинении. Так я попрошу без приглашения не являться. Понадобитесь, — сам вызову. Разумеется, через секретаршу. Пора кончать с этой самодеятельностью и анархией в ревизорском аппарате.

Губанов замер, положив дрожащие пальцы на лист бумаги, где сверху было крупно написано: «Акт». Потом встал и, еле волоча ноги, поплелся к выходу. Бессознательно он шептал: «Все выше и выше, и выше… Парасюк там правит бал…» Но потом он выпрямился, расправил плечи и прежний грозный огонь заблистал в его маленьких глазках.

— Рано торжествуешь победу, Парасюк! — звучно произнес ревизор. — Моя ошибка в том, что я действовал один. А таких, как ты, надо обкладывать со всех сторон, как медведя, не оставляя лазеек… Ну, что ж… Сегодня же я еду. А здесь оставлю свои глаза и уши, я найду надежных помощников, юных, смелых, зорких и ловких… И тогда еще посмотрим, кто кого.

И он бодро зашагал к невысокому, скромному зданию, на фронтоне которого виднелись красные буквы: «Городской комитет комсомола».