Эстляндия

– Парфён Васильевич мне уже доложился по всем запасам, и теперь совершенно ясно, что гниль урожая и падёж скота от бескормицы, мы у себя здесь не допустим. Питаться мы сможем безо всяких ограничений. На посевную следующего года зерно и семя тоже есть. Приплод можно расширять, и скотину забивать нам не придётся. Остаются даже большие избыточные запасы на будущие года. Но вопрос – сможем ли мы смотреть со стороны, как будет вымирать простой люд в окрестностях, да и вообще во всех окружающих нас землях Руси? А мор будет, и будет ещё какой! Крестьяне вон меня прекрасно сейчас понимают, ибо они от сохи и от земли испокон веков привыкли жить, – и Сотник посмотрел на согласно кивающего огородника Архипа. – Народ урожай в этом году не собрал. Всё зерно и овощ, какой только был у крестьянина, у него в мокрых полях сгнили. Сена, соломы и веток он на зиму не смог заготовить, – и выставив руку, начал загибать пальцы. – Сентябрь, октябрь – люди будут доедать остатки того, что ими было припрятано на «чёрный день», смешивая всё это с трухой и с опилками. Ноябрь, декабрь – крестьяне забьют всю свою скотину, ибо кормить её будет уже нечем, а она у них будет реветь и мучиться. Январь! – и Сотник зажал пятый палец. – В январе есть будет вообще нечего, всё и так уже давно подметено под ноль! А впереди ещё два самых лютых зимних месяца, а вот загнуть пальцы на руках я уже не могу, ибо не знаю, сможет ли вообще народ перенести голод дальше. Как вы сами-то думаете, что будет, как же тут выжить-то люду простому, а, братцы?

– Ну-у, в больших-то городах, может, и протянут они ещё январь и февраль, Иванович, – произнёс задумчиво Парфён. – Там ведь склады есть большие, посадские, те, что на осадной месяц, в случае чего завсегда специально закладываются начальными людьми. Да и у богатых купцов, и у зажиточных господ завсегда тоже излишки свои есть. А ещё мы зерна из немецких земель кое-куда завезли немало. Победует, конечно, народ, помучится, но думаю, что в больших городах он протянет до марта, а то и до самого апреля.

– Ага, протянет он, – проговорил скрипучим голосом Варун. – Да как только голод начнётся, так вся округа в энти самые большие города со всех дальних пятин сберётся. Вот в декабре-то и побредут все на Новгород, на Торжок, Руссу, Холм, Ладогу и на Демьян. – Загибал пальцы на руках командир разведки. – А более всего, ведомо, в стольный Новгород люди пойдут, ну и то же самое в других княжествах и в землях, конечно же, будет. Там, где только двадцать, тридцать тысяч горожан было, в два раза по стольку теперь, думаю, уже люда соберётся. А что потом будет, вы это здесь можете сами себе сейчас представить? – и он обвёл взглядом зал.

Многие сидели, задумчиво теребили свои бороды да чесали затылки.

– А начнётся бунт, кровавый и безудержный, – сам же и ответил на свой вопрос Фотич. – Людям надо жрать, а жрать будет нечего! Такой огромности едаков ни один город попросту не выдержит. И все те запасы, что были уже заложены во всех амбарах и в посадских складах, сметут всего за один лишь месяц, ну а потом уже придёт время и для господских подворий. До конца зимы уже во всех городах еды не останется. А в марте, когда у нас ещё стоят морозы и вовсю метёт пурга, на северную Русь придёт лютая голодная смерть!

В зале повисла тишина. Ни один человек, замерев, не шелохнулся. У каждого сейчас перед глазами стояла картина совершенно реального и уже случавшегося в русской истории страшного бедствия.

– А что делать-то? – выдохнул Первуша Кривой, представитель от крестьян-полеводов. – Как христианам-то нам можно помочь, а, господа совет? Чай, ведь грех будет, тута сидячи, кисели овсяные распивать да пузо зимой на печи своё почёсывать, а? – и он в каком-то простецком своём удивлении обвёл огромный, набитый людьми зал.

– Да не дадим мы народу помереть! Поможем всем миром, чем только сможем! Надобно выручать люд русский! – послышались возгласы, и всё собрание забурлило.