Эстонская новелла XIX—XX веков

Отвечая, Эннок забывал о своих страданиях, мешала только пульсирующая боль в голове и колотье внизу живота. Дышалось легче, да и воздух здесь был чище. Наблюдая за следователем, Эннок старался поймать кроющуюся за вопросами мысль, угадать, что они вообще знают и на свободе ли еще его товарищи. Он решился держаться тех показаний, которые дал на первом допросе, хотя и отвечал не всегда достаточно находчиво. Теперь он говорил бы более умно, всякий задним умом крепок. Хотя Эннок все время считался с возможностью ареста, это случилось как-то неожиданно, его схватили на улице во время обычной облавы, так по-идиотски попался. Выходить на улицу вообще было ошибкой, ошибкой было и путешествие в Таллин, хотя Эннок чувствовал, что и теперь не поступил бы иначе. Он был нетерпелив, это верно, но ведь терпеливо выжидать — это почти то же, что стараться спасти свою шкуру. Кроме того, он должен был наконец узнать, что случилось со школьной уборщицей, которая дала ему приют. Когда он уходил, хозяйка лежала без движения на полу, Эннок не знал даже, бьется еще сердце старой женщины или нет. Наверно, все же билось, но долго ли? Его поспешные и неумелые попытки привести в чувство упавшую в обморок женщину не дали никаких результатов. Потеряла она сознание от страха или случилось что-то более серьезное? В ту ночь Эннок никак не мог решить: остаться подле хозяйки, лежавшей почти без признаков жизни, или бежать? Если бы хозяйка не боялась соседки, едва ли его кашель так подействовал бы. В конце концов Эннок счел более разумным скрыться, хотя чувствовал, что это бегство будет терзать душу. Пусть даже это был единственный правильный выход. Ведь если соседка побежала доносить, то его присутствие только подтвердило бы, что тут действительно кого-то прятали, и тогда хозяйке не миновать наказания.

А так хозяйка могла бы отрицать, могла бы сказать, что ничего не знает, и если кто-то кашлял, значит, это был вор или разбойник, тайно забравшийся в дом. Медицинской помощи он женщине оказать не мог, какой же толк из того, что он остался бы на месте? Никакого. Его арестовали бы, вина хозяйки оказалась бы тяжелее — никому никакой пользы, ни ему самому, ни старушке. Да, теперь легко рассуждать. А вдруг женщина скончалась раньше, чем подоспела помощь? Может быть, дворничиха и не побежала доносить, просто испугалась и поспешила уйти, а хозяйка нуждалась в помощи. И единственный человек, который обязан был помочь, который был виновен в происшедшем, сразу удрал. Эннок не мог избавиться от чувства вины, он все горше упрекал себя и наконец через неделю решил вернуться в Таллин, чтобы все выяснить. До квартиры хозяйки он не добрался, его схватили в городе. Не помогло и то, что он предъявил паспорт — там не было никакой отметки о прописке, — люди, готовившие фальшивый паспорт, допустили ошибку. Оскар не успел прописать Эннока в доме железнодорожников. Оскар не сомневался, что это ему удастся, а Эннок был уверен в Оскаре. И вот так глупо получилось. Не мог же он сказать, что жил у Оскара Сиреля, без прописки запрещалось жить где бы то ни было, он подвел бы Оскара, навлек бы на него неприятности, возможно, того даже арестовали бы. А Оскара надо было беречь. И теперь Эннок уже бог знает в который раз заявил, что его зовут Эдмунд Мятлик. Говорил, что он электромонтер, работал в Лаокюла у русских. Работы по электрооборудованию он действительно когда-то выполнял, между прочим и в тридцать девятом в Ленинграде, после того как его выслали из Эстонии. Это было для него очень тяжелое время. Даже годы на Батарейной не были такими трудными; гораздо страшнее, когда свои же тебе не верят. К счастью, в конце концов все разрешилось, может быть, благодаря тому, что он никогда не вешал голову и никогда не признавал ни одного обвинения.