Эта больная любовь

Я поднимаю руку и снова убираю их назад, чтобы видеть его целиком. Не думаю, что когда-нибудь почувствую себя достаточно удовлетворенной, глядя на произведение искусства, которым он является. Он просто ошеломляет. Сшит из ткани модельной красоты, покрытой его собственными изящными чертами. Он сжимает мое запястье, как будто мое прикосновение причиняет ему боль, и отводит мою руку, в то время как его сильная челюсть снова сжимается, а ноздри раздуваются.

Возможно, у нас и были близкие отношения в интимном плане, но очевидно, что этот мужчина понятия не имеет, как принимать нежные объятия. Он знает, что такое контроль. Знает силу, но ничего не знает о любви. Не в её самой чистой, органичной форме. Он знает любовь, отфильтрованную болезненной одержимостью. Болью. Местью.

— Двадцать девять.

Мои глаза обшаривают каждую его часть, как будто, просто изучив и приняв его, я смогу понять невозможное. Я знала, что он, должно быть, старше меня, но не на столько. Могу только представить ужасы этого мрачного откровения. Насколько пагубным это было бы для всей династии Вествудов. Стойкость и целеустремленность Эроу позволили ему выжить, но, кроме сложностей мести, что на самом деле заставило этого человека выжить?

— Где ты был всё это время? — спрашиваю я, затаив дыхание.

Я вижу, как он сглатывает, когда подходит ближе ко мне, мои ноги раздвигаются на столешнице, чтобы ему было удобнее. Его ладонь опускается мне за спину, а другая ложится на мою шею сбоку. Он снова возвышается надо мной, напряженность его взгляда парализует меня, опускает взгляд на мои губы, прежде чем высунуть язык и облизать свои собственные. Огненные глаза загораются передо мной, втягивая меня в свою лихорадку.

— Искал тебя, — шепчет он у моих губ, словно нет другой причины для его существования. — Дьявольская кукла.

35. В твоей власти

Дьявольская кукла.

Они привыкли называть меня так.

Мои родители, за закрытыми дверями, шепотом, который эхом разносился по всему нашему семейному дому.

Моя фарфорово-белая кожа, на которой никогда не было такого пигмента, как у них. Обманчиво черные волосы, которые выделялись на наших семейных фотографиях, как чернильное пятно. Темное пятно осуждения.

После своего откровения Эроу, не теряя времени, повел нас в душ. Он снял с меня мою рваную одежду, бросив ее в кучу рядом со своей.

Пока мы стоим под водой, я изучаю его обнаженный торс, отмечая большое перевернутое крест распятия вдоль одного из его ребер. Это напоминает мне о кольце, которое он носил, или о похожем дизайне. Эроу, безусловно, выступает против всех столпов организованной религии. Он показывает это в своих действиях, но заявляет об этом своим острым языком. Мой взгляд скользит дальше по округлостям его твердого, подтянутого живота и еще дальше, следуя за легкой дорожкой темных волос, которая ведет к большому обнаженному органу, висящему у него между ног. Блеск пирсинга на кончике штанги заставляет мою грудь трепетать, а бедра подрагивать при воспоминании.

При этом он моет меня под успокаивающе теплой водой. Руки, которые грубо хватали меня за волосы в лесу, теперь переплетаются с моими, намыливая каждый сантиметр моего тела восхитительным, насыщенным ванильным мылом, когда он стоит передо мной.

Его прикосновение внезапно прекращается, когда его поразительный взгляд опускается на мой, в то время как вода из душа в стиле дождя льется на наши обнаженные тела. Кончики пальцев скользят вдоль моей грудной клетки, пока руки не обхватывают мою грудь. Его глаза полны похоти, когда его пальцы скользят по моим набухшим соскам, и это ощущение заставляет низ моего живота занять от желания.

Мой взгляд внезапно фиксируется на том, как растет его эрекция. Встав между нами, он быстро снова твердеет, бесстыдный в своем неизбежном влечении. Он намыливает себя мылом, покрывая каждый сантиметр, но я хватаю его за предплечье, останавливая движение, когда он, наконец, достигает груди.

Он нахмуривает брови и застывает на месте. Я убираю его руки с груди, заменяя их своими. Медленно провожу намыленными ладонями по его широким грудным мышцам, задеваю его ключицы, скользя вверх к шее неторопливо, но с намерением.

Он делает шаг назад, грубо отталкивая мои руки, пока они не опускаются между нами. Повернувшись, он быстро выключает воду и в мгновение ока полностью выходит из душа.

Ему неприятен любой вид нежного контакта. Любое объятие, которое кажется ему проявлением любви, буквально обжигает его кожу, как кислота.

Возвращаясь секундой позже с полотенцем, низко накинутым на бедра, и еще одним в руках, он протягивает мне руку, чтобы помочь выбраться из каменного душа. Я протискиваюсь мимо него, направляясь голая и мокрая в его ванную в поисках своего собственного полотенца.