Эта гиблая жизнь

Первые, еще довоенные фотографии. Семейные, где все взрослые и дети, рассаженные фотографом, старательно смотрели в объектив. Степенные торжественные, сидевшие на стульях взрослые, вставшая за ними мелкота. Среди нескольких, на одно лицо, пацанов-братьев и не угадать было Гришу. Потом сразу шли снимки послевоенные. Уже точно Гриша в похожей на военную форме ФЗУ – фабрично-заводской школы. Вложена пожелтевшая грамота. Наверху Ленин со Сталиным. Снова пошли снимки. Гриша с друзьями у проходной завода, все в широченных брюках, таких же безразмерных пальто. Какое-то строящееся судно, и среди труб уже точно Гриша, улыбающийся, с толстым, похожим на удава кабелем на плече.

– Не знаешь, у него родные есть? – спросил Олег Лиду.

– Родители и братья умерли в блокаду. Жена лет пять назад, уже здесь, а детей не было.

– Значит, теперь никого и ничего?

Прошлое смотрело со снимков людьми, которых уже нет. Появился дом, счастливый Гриша стоял у подъезда, указывая рукой на свои окна. Дом был все тот же, лишь люди на снимках старели, как в замедленной съемке, от страницы к странице. Кто-то снял и новоселье. Все было в этой комнате. Нехитрый стол, много людей и Гриша – хозяин, рядом невысокая женщина.

– Не могу больше! – Лида ладонью закрыла альбом. – Хватит. Пойдем к себе.

– Забрать альбом?

– Нет...

Утром, когда Олег собирался уже уходить, в квартиру зашла баба Нюра в черном платке. Словно и не замечая Олега, она кинулась мимо него к Лиде, обняла ее и заплакала:

– Уезжай, уезжай дочка, погубят они тебя!..

На паруснике было не протолкнуться. Снова нагнали рабочих, и они экстренно, в три смены, готовили корабль к выходу. Подъехал еще четвертый помощник, самый младший из штурманов, прошлый год отходивший простым матросом выпускник мореходки. Прибыли в помощь деду третий механик и электрик.

Олег с утра был на подхвате, но ближе к обеду стармех поднялся с машины, кое-как отмылся и махнул рукой:

– Пошли обедать, а то сейчас работяги повалят.

В заводской столовой было еще малолюдно и, загрузив подносы, они заняли место у окна. Дед явно был взволнован. Отвечал невпопад, думал о чем-то своем, но наконец разговорился.

– В Бремен значит идем. Как музыканты. А я-то все думал-мечтал когда-то, отслужить, выслужить пенсион и сидеть на берегу. Да, берег... У нас автономки были по девять месяцев, так, бывало, закроешься в каюте и чуть волком не воешь от тоски. А вышел на пенсию, посидел на берегу. Одни проблемы. Дети без меня выросли. Диванчик тебе на кухне... Одно, другое, третье. Вот на борту. Каждый за свое отвечает, и с тебя конкретный спрос. Все поражался, что многим на берегу не сидится. Идут баржи охранять, на маяки смотрителями. А сам сошел на берег, а тут и не нужен никому. Дома все без меня привыкли. Ко мне: «эй, дед, за картошкой сходи, все равно без дела сидишь».

Он задумался, так и сидел с поднятой над тарелкой ложкой. Уже старик. Олег как первый раз увидел его отекшее красное лицо, вспомнил его вечную одышку. Исчезала она только на корабле, когда тот попадал в привычный узкий круг каюта-дизель-мостик, в котором провел всю жизнь.

– Я уже, наверное, медкомиссию не пройду. В море не пустят. Сердце. Когда парусник тронут, спишусь. Мне тут на заводе предложили в портофлоте на шаланде работать. Сутки – трое. Все эти воды льяльные-фекальные с кораблей принимать.

– Да ладно, дед, – успокаивал его Олег, – сунь на медкомиссии в медкинжку полсотни баксов и «здоров». Сходи в Бремен напоследок.

Честно говоря, Олегу было не до деда. Неожиданная новость словно всколыхнула спокойную и уже привычную жизнь последних месяцев.

Олег с удивлением заметил, что и о Лиде он стал думать как бы в прошедшем времени, невольно уже отстраняя ее от себя. И все же мысль о ней беспокоила и саднила. Снова вспомнился сосед.

Олег быстренько доел и поднялся.

– Слушай, дед. Ты не посидишь за меня на вахте часок? У меня тут дельце одно есть...

В одной из боцманских кладовок среди прочего хлама лежали два старых, вырезанных из борта иллюминатора. Когда-то давно в борт на волне садануло невесть как оказавшееся на рейде бревно, и на заводе первым делом поменяли кусок обшивки вместе с иллюминаторами. Старые же – хозяйственный боцман припрятал в кладовку на всякий случай.

Олег присел, ногтем колупнул краску. Иллюминаторы отозвались темноватой бронзой. Оставалось оттащить их в приготовленный заранее ящик. Накладная на вывоз штурманских приборов в поверку тоже была заготовлена. Заказан и заводской грузовичок. Да и никто не обратил бы теперь на это внимания, когда все только и делали, что тягали ящики на борт и с борта.