Эта гиблая жизнь

Потом он помянул родителей, а следом и то гигантское единое многонаселенное пространство, в котором он появился когда-то на свет и которое четыре десятка лет было его великой и доброй родиной. При воспоминании о ней у Николая Федоровича текли слезы и хотелось несбыточного – повернуть время вспять. Но можно было только прокрутить назад ленту памяти. А вспоминалось почему-то плохо. Кадры прошлой жизни очень смутно просматривались через грязное окно нынешней.

Малопьющего, ослабленного Перевалова хмель одолел быстро. Еще не добравшись до половины содержимого бутылки, он опьянел.

Появилось ощущение легкости, некоторой приподнятости, утишилась сердечная боль-тоска, не отпускавшая его в последние месяцы. Через пару рюмок жизнь и вообще перестала казаться безысходным тупиком: стоит еще немного выпить-закусить – и все наладится.

Но, потрескивая где-то глубоко в подсознании, продолжал тревожно давать знать о себе уголек «или». Он, как часовой на посту, не давал Перевалову полностью забыться.

Хмельной сон, правда, еще через рюмку сморил его. Сон сопровождался видением непонятных абстрактных узоров, цветовых пятен, странного и пугающего свечения, словно Перевалов заглядывал куда-то за грань бытия. А перед утром все это схлынуло, и появились они...

Как и тогда, кот сидел на плече у сына и что-то нашептывал-мурлыкал ему в самое ухо.

– Ребята, вы опять пришли! – обрадовался Перевалов. Кот с сыном прервали свою «беседу» и, не мигая, воззрились на Перевалова.

– Так что же ты, отец? – услышал он укоризненный и в то же время требовательный голос сына. – Почему не идешь к нам? Заждались мы тебя.

Перевалов очнулся, открыл глаза, еще находясь на границе бреда и яви. Квартира была пуста, но он знал, чувствовал, что они здесь, рядом. Стоит только опять смежить веки...

– Да, да, мои родные, я сейчас... Сейчас... Я быстренько. Нищему собраться – только подпоясаться...

Перевалов тяжело поднялся. Начинавший уползать хмель вызывал головную боль, но теперь это уже не имело значения.

– Сейчас, ребята, сейчас... Подпоясочку только для себя найду... Да в ванной же она!..

Перевалов зашел в ванную комнату, с трудом взгромоздился на край ванны и стал отвязывать бельевую веревку. Нога его едва не сорвалась с края, и он чудом не загремел вниз. Отвязав, неуклюже спрыгнул на пол и сел на край ванны перевести дух. Николай Федорович закрыл глаза – они стояли перед ним в дверном проеме ванны и ждали.

– Поторопись, отец, – незнакомым, не терпящим возражений тоном сказал сын, – самое время настало...

– Да, да... – послушно закивал головой Перевалов и стал дрожащими руками делать петлю.

Наконец он справился с этим занятием и привязал конец петли к полотенцесушителю. Потом накинул петлю на шею и зажмурился.

Кот уже не нашептывал сыну на ухо, а сидел на плече, похожий на глиняную копилку, торжественно и строго. Так же строг и торжественен был сын.

– Давай, отец! – сказал, словно скомандовал, он.

Перевалов подогнул ноги и повис, не доставая коленями до дна ванны. Петля, медленно затягивавшаяся на его шее все эти годы, сделала последний решительный рывок.

...Плот стал стремительно уходить из-под ног. Соскользнув с обглоданной водой древесины, Перевалов на миг очутился в пустоте. Но тут же со всех сторон навалились мокрые бревна и стали перемалывать его, как попавшее в жернова зернышко. Трещали кости, лопались позвонки и связки, сперло, а потом и вовсе остановилось дыхание, в глазах вспыхнул фейерверк. Перевалова накрыла волна ужаса. Ему захотелось позвать неизвестно кого на помощь, он даже попытался крикнуть, но из передавленной петлей гортани раздался только протяжный хрип...

* * *

Прибывшие милиционеры и врачи «скорой» единодушно констатировали отсутствие признаков насильственной смерти, то есть чистейший суицид без всякого криминала. Труп освободили от петли, положили на носилки и унесли в машину.

– Был человек – и нету... – вздохнул слесарь и покосился на слегка оттопыренный карман своего пиджака.

– Все мы там будем! – философски заметил дворник, с внимательным интересом проследив за взглядом слесаря.

– Только не таким вот образом, нет, не таким! – возразил хозяин эрделя. – Бог дал, Бог и взял, а не сам себя...

– Знать, приперло крепко, – предположил дворник.

– Нет, все равно... – стоял на своем хозяин эрделя. – Надо было еще потерпеть немного. Ну хоть чуть-чуть. Ведь жизнь, сами видите, потихоньку налаживается. А с нашим новым президентом – тем более.

– Для кого? – удивился слесарь. – Для вас, коммерсантов-спекулянтов?

– Ну что вы так! – загорячился хозяин эрделя. – Во всем обществе подвижки в сторону улучшения чувствуются. Да и, что ни говорите, поздно уже нам сворачивать. Надо по новой дороге учиться ходить, к новому пути приспосабливаться.

– Ага, – мрачно сказал слесарь, снова поглаживая себя по оттопыренному месту. – Один вон уже попытался...

– Да ладно, – рассердился дворник, – чего воду в ступе толочь. Если есть у тебя там что, – мотнул он головой в сторону оттопыренного пиджака слесаря, – то пошли, помянем раба Божьего.