Эта гиблая жизнь

Летом Михнеев блаженно отдыхал, словно свалил большое дело, – написал повесть или роман. Осенью все же через знакомых справился, учится ли такая-то в литинституте. Оказалось, что она даже не подавала документы. Это несколько озадачило Михнеева, но он почему-то не сомневался тогда, что Таня обязательно появится в его жизни. Сам же сел писать повесть, по-голливудски пошловато названную «Виктор и Виктория». А закончив черновик повести, охладел к ней и забросил...

6

«Вот оно значит, как вернулось», – подумал Михнеев и с мазохистской неспешностью взялся за тетрадь. Это было все равно, что заставлять себя читать подробный отчет о проигранном накануне футбольном матче.

Яблоко с древа познания было съедено.

Дальше в стихах пошел какой-то сумбур, смешение, расхлябанность, и до Михнеева дошло, что яблоко было съедено не тогда, в субботнюю январскую ночь, а когда он втащил Таню в общество писателей, художников, актеров.

Он уже предчувствовал, что по всем литературным законам концовка в этой тетради будет трагичной, и здравый смысл подсказывал отложить, не бередить, не ворошить прошлое, но упрямо продолжал листать чужую жизнь, словно еще надеялся найти себе хоть какое-то оправдание. Но то, что он читал, вызывало лишь только новые приступы боли.

Теперь ее чувствами уже всецело правили «зеленые кошки», пошли «об пол разбитые коленки и поцелуйчики взасос», «под утро вялый отходняк и вновь по кругу сигарета» и совсем уж резануло окончание одного стихотворения:

...гадок и сладок внебрачный интим.

И все же за этими разухабистыми строчками читалась страшная тоска по чему-то безвозвратно утраченному. Так порою душа тоскует по Богу, даже не осознавая, что именно природа этой тоски Божественна, и оттого, что силится и не может понять душа, какая утрата гнетет ее, тоска наваливается все сильнее и давит, давит, давит...

В узелок завязаны ресницы,
Ночь до оглушенности проста,
Только слышно: из-под половицы
Выползает тихо пустота.

Михнеев и желал, и боялся встретить еще раз посвящение, но он встречал строчки, в которых, без сомнения, находил обращение к себе:

Мои слова летят вдогонку,
Но только где ты? Нем и глух.
Привычно хлещешь самогонку
И развлекаешь местных шлюх.

Или еще было стихотворение «надменным учителям», которым, кажется, что они «знают все и потому имеют право учить», но они не могут знать «устройства души» и потому губят души тех, к которым прикасаются «своим надменным словом».

«А ведь я действительно толком и не знал ее», – мелькнуло в голове у Михнеева. Дальше пошло уж совсем мрачно: «все в этой жизни подвергается гниенью», «мусоропровод разбитых надежд» и страшное пророчество перед отъездом: «тело мое обнаружат в Неве».

«Почему Нева? – удивился Виктор Львович, – она же собиралась в Москву? Может, поэтому я не нашел ее? Да искал ли...»

Вот оно – у Михнеева холодно заныло под сердцем:

В голове сплошной бардак
И не светят перемены.
Я – плохая, ты – дурак.
Вот и все. Вскрываю вены.

На словах «жизнь перечеркнута красным крестом» Михнеев не выдержал и отложил тетрадь.

Пролежав некоторое время без движения, он все же заглянул на последнюю страницу – она была девственно чиста. Он стал отлистывать назад чистые страницы, но последнее стихотворение, грустно-ностальгическое и доброе, не только не успокоило, но добило его:

Я и сегодня вспоминаю Вас
И те места, где мы бывали с Вами...
Вы на обложке книжной – гордый фас,
Я – вам ненужный сборник со стихами.

«Выжила», – подумал он, но стало нестерпимо больно и жалко самого себя. «Не хватало заплакать», – опять коротко подумалось, но Михнеев не заплакал, а поднялся с кровати, поставил на кухне чай и, прижавшись лбом к холодному стеклу, долго смотрел в заоконную тьму, пока не зашипел на плите чайник.

Он пил чай, а за окном медленно наползал рассвет, будто солнцу надоело смотреть на людские страстишки, и только ради нескольких праведников оно еще не бросало свою скучную работу.

«Надо что-то делать», – наконец решил Виктор Львович и тут же вспомнил о девушке, принесшей тетрадь.

«Ну, я ей устрою». – Все случившееся за ночь он почему-то обернул против нее и теперь с нетерпением ждал времени, когда пора будет идти в Союз писателей.

7