Затем мы вернулись в зал к нашим попугайчикам. Я включила любимую ими испанскую гитару и выпустила полетать и попеть, а Pinky сидела на столике и, держа в поднятой лапке кусочек морковки, откусывала понемногу, совсем так, как это делаем мы, люди. Ее милый хохолок то приподнимался, то опускался под музыку, по разному реагируя вообще на все звуки и движения. Он так выразительно отражал все эмоции Pinky, почти так же, как лицо у человека.
Мои птахи дружно взлетели на карниз и сверху вниз смотрели на это диво. Гошу, видимо, тоже впечатлил хохолок, он даже в подражание нахохлил свои перышки на макушке и запел испанскую лирическую, а хор подхватил. И здесь произошло чудо, Pinky закружилась в танце, то кивая головой и раскрывая веером хохолок, то приподнимая лапки, как это уморительно смешно умеют делать какаду, при этом еще и присвистывая. Ее белый хвост был похож на шлейф длинного платья. Вы не поверите, но это было настоящее фламенко!
Я замерла в восхищении, мне вспомнилась раскаленная солнцем Андалусия, суровые смуглые лица испанских танцовщиков, дробь чечетки и стук кастаньет. Я не выдержала и поддержала актеров хлопаньем в ладоши и криками “Оле!”.
До чего же талантливы эти создания, подумалось мне в который уже раз, они не перестают удивлять, восхищать, смешить до слез, просто радовать своим присутствием, жить с ними рядом одно удовольствие!
Ближе к вечеру, перед заходом солнца, все птицы затихают, перед сном они должны плотно поужинать, чтобы продержаться до утра, ночью они никогда не едят, и домашние птицы тоже, это действует инстинкт; все укрываются в своих домах, ведь ночные хищники не дремлют.
Вот и мои попугайчики парами устроились на веточках, помогли друг другу почистить перышки и запели тихие колыбельные песенки. Pinky, усталая от новых впечатлений, тихонько наговаривала какие-то слова. Я прислушалась, наверное, там была смесь всего, что она услышала за день, а также привычное ей “буонанотте, Pinky”, – “спокойной ночи, Pinky”, а еще посвистывание и пощелкивание кастаньет.
На следующее утро вернулся хозяин, он спешил закончить все дела в один день, видимо, беспокоился о Pinky, скучал по ней, и я его понимаю. Мне очень грустно было расставаться и я ей все повторяла “Чао, Pinky!”; и мои попугайчики тоже прощально выкрикивали “Чао, пикколо! Чао, чу-чу!”, ведь они уже приняли ее в свою компанию. А мне тут же захотелось нарисовать портрет Pinky, так она навсегда останется с нами и я взялась за кисти и краски.
Глава 10. Несчастный случай
Птицы должны летать, так говорил мой муж и я была с ним согласна и всегда открывала им вольеру. Однако, попугаи не были от этого в восторге, они любили забраться куда-нибудь повыше, например на карниз для штор и там расхаживать и наблюдать сверху за происходящим.
В человеческом жилье всегда есть очень много смертельно опасных вещей для попугаев, так как они любят все исследовать и попробовать на вкус и запросто могут пораниться или отравиться чем угодно, начиная от комнатных растений и заканчивая обычной мебелью. Поэтому приходится всегда быть начеку, но, к сожалению, всего предусмотреть невозможно.
Однажды Гоша, как всегда после завтрака, выбрался из вольеры, сделал круг по залу и перелетел в столовую, где я рисовала, сидя у окна. Он опустился на мольберт, с интересом посмотрел на краски, но я погрозила ему пальцем, нельзя!, и перелетел на картину, висевшую высоко на стене. Но, видимо, лапки его соскользнули, он не смог удержаться и, съехав по стене вниз, упал прямо в щель между шкафом и стеной.
Во мне от ужаса все остановилось, но, сама я с нечеловеческой скоростью бросилась к шкафу и в одну секунду отодвинула его от стены. Я бы никогда в жизни не смогла сдвинуть с места этот огромный тяжеленный шкаф, набитый посудой, но, к счастью, перед лицом смерти в нас просыпаются невиданные силы, которыми мы обладаем, но, по незнанию, не умеем использовать. Я больше всего боялась, что Гоша попытается самостоятельно выбраться и повредит себе крылья, но он был умной птичкой и замер, дожидаясь меня. Он был цел, только испачкался в пыли и, конечно, очень напуган. У меня отлегло от сердца, ведь и я была напугана не меньше его.
Я посадила его в вольеру, к нему присоединилась и Маруся, мы обе, каждая на свой лад, успокаивали Гошу как могли. Птицам нужно много времени после стресса, чтобы прийти в себя и лучшее лекарство для них – это покой.
Вечером вдвоем с мужем мы тщетно пытались задвинуть злополучный шкаф на место, пришлось вынимать из него посуду. Муж был в шоке, как я смогла его отодвинуть?, и все спрашивал не болит ли у меня чего. Я и сама удивлялась и тому, что сдвинула шкаф, и тому, что ничего не болит, хотя знала, что это действуют те самые невидимые силы йоги, которые просыпаются в нужный нам момент.