Эта колдовская ночь...

Рори молча отпустил ее. Но пока они шли в воде к ступенькам, его рука нашла ее руку. Он отпустил ее только для того, чтобы одеться, а потом их пальцы переплелись, и они вместе пошли через сад обратно к дому.

— Знаешь, я сделаю все, чтобы убедить тебя, — сказал Рори, когда они подошли к французской двери в гостиную. — Может быть, Ретт и сдался, но у меня хватит и сил, и терпения. Если даже мне для этого понадобятся годы, я все равно заставлю вас поверить в мою любовь, миледи.

Бэннер держалась за его руку так, словно хотела удержать и его, и эту лунную ночь, когда невозможное вдруг показалось ей возможным. Она хотела сказать ему об этом, но понимала, что в момент завершения отношений нет места подобным словам.

Как только они вошли в дом, Рори остановился и повернул ее лицом к себе, крепко схватив за плечи.

— Ты думаешь, что все закончилось, да? Ты думаешь, что я куплю усадьбу и ты оставишь ее — и меня, разумеется, — в прошлом? — спросил он, напряженно вглядываясь в лицо девушки. — Но ты ошибаешься, Бэннер. В нас обоих течет бунтарская кровь, мы оба умеем бороться.

Неожиданно он нагнулся, накрыл губами ее губы и поцеловал горячо и страстно. Его руки скользнули к ее бедрам. Он крепко прижал ее к себе, давая ей понять, что за мягким голосом скрывается отнюдь не угасшее желание. И это явно ощутимое желание пробудило в ней жаркую волну, прокатившуюся по всему телу.

Она непроизвольно ответила на его поцелуй, не сумев скрыть трепета, который пробуждали в ней его прикосновения. Полная луна все так же сияла над ними, и все так же хотелось Бэннер продлить очарование этой ночи.

Рори обхватил ладонями ее лицо и, глядя девушке в глаза, сказал:

— Последнее предупреждение, миледи. — Дыхание его участилось, голос звучал напряженно. — Последнее джентльменское предупреждение, которое вы получаете от меня. Начиная с этого момента я стану использовать любые средства, дабы достичь желаемой цели… Потому что я борюсь за свою жизнь.

— У тебя есть только одно оружие, против которого я бессильна, — призналась Бэннер, потому что не могла иначе.

— И я обязательно воспользуюсь им, — пообещал Рори и поцеловал ее легким дразнящим поцелуем. — Вот это оружие. И любое другое, какое только смогу придумать. Но я не стану использовать усадьбу в качестве приманки. Мы оба знаем, что ты сможешь остаться со мной только ради меня самого, а не того, что я могу предложить тебе. Но ты обязательно станешь моей, Бэннер, я ни капельки в этом не сомневаюсь.

Это прозвучало почти как торжественная клятва, но Бэннер попыталась переубедить его.

— Нет. — Она грустно покачала головой. — Ты совершенно прав. У меня никогда не будет полной уверенности. Я всегда буду сомневаться.

— Ты станешь моей, — повторил он.

Она заметила, что все еще держит его за руку, но была не в силах даже попытаться разжать пальцы.

— Нет, — резко проговорила она.

— Да, — не сдавался он.

— Не делай этого, — попросила она упавшим голосом. — Нам обоим будет хуже, когда мне… когда я должна буду оставить…

— Меня? Или усадьбу? — осведомился он, снова заставив ее вздрогнуть.

— Обоих, — прошептала Бэннер.

— Ты любишь меня, Бэннер? — неожиданно настойчиво спросил Рори.

— Это не… — начала она и осеклась.

— Нечестный прием? Я тебя предупреждал. — Его голос стал настойчивее. — Ты любишь меня?

— Нет! — воскликнула она, пытаясь сопротивляться.

Он приподнял ей голову, его губы накрыли ее губы, язык пробежался по гладкой поверхности зубов. Его руки с нетерпеливой настойчивостью скользнули вниз по ее стройному, отзывающемуся на каждое прикосновение телу.

— Выходит, ты любишь меня? — прошептал он, почти не отрываясь от ее губ.

— Нет… — пробормотала она, теряя последние силы.

Его настойчивость незаметно сменилась мольбой, просьбой. Все его тело просило, уговаривало ее, губы молили утолить голод страсти. Нежные руки, ласкавшие ее тело, были чуткими и внимательными. Он обнимал ее так, как будто Бэннер была не женщиной из плоти и крови, а хрупкой драгоценной статуэткой. И это лишило ее остатков воли. Бэннер сдалась.

— Ты любишь меня? — еще раз спросил он с болью в голосе.

— Да! — почти выкрикнула она. — Проклятье, да!

Он вдруг затих, чуть отстранился, но все же недостаточно, чтобы она могла видеть его лицо.

— Повтори это еще раз, — попросил он.

— Я люблю тебя… — еле слышно прошептала она.

Бэннер чувствовала, что, подчинившись чужой воле, гораздо более сильной, чем ее собственная, она утратила часть себя. Рори почти силой заставил ее посмотреть правде в глаза, правде, от которой она хотела убежать. Ей стало больно, и она почти возненавидела его за это.

Рори крепко обнял Бэннер, и в его объятиях на этот раз не было ни требования, ни мольбы, а только желание защитить и утешить ее, как будто он понимал, какую боль причинил ей.

— Мне надо было это услышать, — сказал он и тихонько подул ей на волосы.

— Это ничего не меняет, — упрямо сказала она, страдая от неутоленного желания.

— Ничего? — удивился он.

— Да, ведь ничего не изменилось, — сказала она.

— Я люблю тебя, Бэннер, — заявил он решительно.

Но ей хотелось плакать. Ей хотелось ненавидеть его.