По возвращению в Чикаго он получил от Вестл Блингхем письмо, из которого узнал, что стал отцом и долго смотрел на разбежавшиеся перед глазами строчки, не в силах понять смысл прочитанного. Однако сомнений в правдивости слов Вестл не было. Он стал отцом. Отцом в этом мире. Отцом, у которого теперь есть собственный ребёнок.
Лаверн оделся и отправился в больницу. Узнав, что Вестл уже вернулась домой, он осторожно осведомился о её ребёнке. Морщинистая медсестра прищурилась, но, не увидев в посетителе монстра, коими представлялись ей большинство незадачливых отцов, сказала, что ребёнок родился здоровым, и очень похож на своего отца.
– Вы ведь его отец? – задала она последний вопрос экзамена, увидела, как Лаверн решительно кивнул, и позволила себе скромную улыбку. – Девочка очень ждала вас. Кормила ребёнка и всё время смотрела за окно.
– Я был в Нью-Йорке, – признался Лаверн.
Такси отвезло его на окраину города.
Старый покосившийся дом встретил его развешенными на верёвках пелёнками и детским плачем, доносившимся из открытого окна.
Лаверн поднялся по рассохшимся ступеням и постучал в дверь. Открыл ему отец Вестл. Седой и с выпавшими зубами. Он смотрел на Лаверна с видом разгневанного кардинала, уличившего лучшего друга в ереси. Ни одного слова не было сказано. Лишь взгляд.
– Майк! – оживилась Вестл, охлаждая накалившийся воздух. Она протиснулась мимо отца, словно он был бельевым шкафом, который рабочие не удосужились занести в дом, оставив на пороге.
Лаверн опешил, когда девушка бросилась ему на шею и поцеловала в губы.
– Подожди, – попытался остановить её Лаверн, искоса поглядывая на старика. Мистер Блингхем покраснел, тряхнул седой головой и ушёл в дом.
В следующий раз Лаверн встретился с ним лишь на свадьбе. Подвыпивший старик горячо поздравил дочь и сдержанно пожал руку зятю. Молчание затянулось, но подоспевший вовремя Джаспер Самерсфилд разрядил обстановку очередной шуткой и предложением мистеру Блингхему выпить с ним за здоровье его прекрасной дочери.
Брачная ночь вышла сдержанной и нежеланной, и если бы Вестл не взяла на себя инициативу, то Лаверн, скорее всего, пролежал бы всю ночь, прислушиваясь к тишине и сопению ребёнка.
К новой жизни пришлось привыкать, и даже опыт, который он получил в девяностых, не мог помочь. Тогда они с Джесс были ещё детьми. Тогда они стали родителями, продолжив учёбу, и поженились, когда Кипу исполнилось два года. Да они, по сути, и не растили его, до дня свадьбы. Родители Джесс делали всё, что нужно, позволяя им доучиться.
А здесь…. Здесь были пелёнки, детский плач, страх болезней. В конце второго года, услышав, что Вестл снова беременна, Лаверн подумал, что в тридцатых есть много средств, чтобы избавиться от ребёнка, но сказать об этом не решился.
Девочка родилась на загляденье красивой, и Лаверн устыдился той слабости, когда хотел избавиться от неё. Он полюбил малышку Ани так сильно, что когда узнал, что Вестл ждёт третьего ребёнка, не сомневался, что хочет этого наравне с ней.
Они назвали родившуюся девочку Юстина – так же, как звали мать Вестл, и этим поступком так растрогали старика Блингхема, что он признал в Лаверне не только хорошего зятя, но и стал относиться к нему, словно к собственному сыну.
Кристиану, их старшему сыну, на тот момент исполнилось уже семь, и Джаспер Самерсфилд охотливо согласился стать его крёстным отцом.
На сорок четвёртом году жизни Лаверн познакомился с Джини Вольтс – молодой девушкой, проходившей практику в «Требьюн» и так увлёкся её идеей отправиться на фронт военным фотографом, что подал документы и начал нетерпеливо ждать ответ.
Скоро, очень скоро американцы откроют второй фронт, и Лаверн считал себя обязанным присутствовать при этом. Это было словно лёгкое помешательство, которое закончилось в постели Джини Вольтс и совместными планами на будущее.
В какой-то момент Лаверн собирался поговорить с Вестл и попытаться объяснить, почему хочет уйти, но его останавливала лишь её очередная беременность. Мужчина жаждал поучаствовать в своей войне, а женщина, понимая это, стремилась удержать его возле детей.
Но из дома Лаверн приходил к Джини Вольтс и, оставаясь у неё на ночь, забывал обо всём, подчиняясь атмосфере войны и желанию принять в ней участие.
Вестл не понимала этого, боялась отпускать супруга, делала всё, чтобы удержать его, а Джини говорила, что скоро придут бумаги, и они уедут в Европу.
Ей было всего двадцать пять, но на этот раз Лаверн не задумывался о разнице лет. Он приходил домой, и, не замечая ни жены, ни дочерей, усаживал на колени сына и подолгу рассказывал ему о военных действиях.
Особую радость Лаверну приносила уверенность в том, чем закончится война. Иногда, выпив с Джини немного лишнего, он с трудом удерживался от того, чтобы не назвать точные даты, когда закончится война, и какие сражения принесут победу, а какие – поражение.