Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

«Официальным лицам, – вспоминала Э.Э.Аникина, – получать нашу заработную плату и привозить ее из Саратова на хутор было опасно. Частенько ее доставка падала на мою долю. Я брала с собой маленькую Верочку – дочку юриста Чумаевского, и мы на простой телеге, покрытой по сену дерюгой, совершали путешествие к Опокову с деньгами. Однажды мы попались. Рожь в тот год была высокой, скрывала человека. Трусит потихоньку наша рыжая, и вдруг с обеих сторон сначала блеснули в воздухе штыки, затем раздвинулась стена ржи, и быстрыми шагами к нам подошли четверо в серых шинелях. Пачки кредиток были закутаны в старый жакет, на котором я сидела. Солдаты меня обыскали и потребовали сойти с телеги, но я отказалась, чтобы не испугать девочку. К счастью, сзади подъехала семья, возвращавшаяся с базара, и отвлекла их внимание. Потихоньку подергав вожжи, я тронула лошадь, а затем во весь дух пустила ее под горку. Пока солдаты очищали крестьянскую телегу от остатков съестного, мы с девочкой уже были на хуторе. Тем же вечером Николай Иванович узнал о грабеже на тракте, попенял меня за то, что я не отдала денег, подвергая нас обеих опасности, и просил таких дел впредь не повторять»[122].

В условиях, когда почти ежедневно перед многими стоял вопрос жизни и смерти, Вавилов со своими ученицами выполнил работы, определившие всё его будущее. И многих из них – тоже.

Пилюгина вспоминала, а М.В.Владимирский записал: «В 1920 году, когда я работала на опытной станции, Николай Иванович несколько раз приезжал со студентами, водил их по делянкам, рассказывал о проводимых опытах. А потом был подан “роскошный” обед, и Николай Иванович вместе со всеми ел чечевичную похлебку с суррогатным хлебом и пил морковный чай. Он был весел, шутил, старался развлечь истощенных, изголодавшихся студентов. Начались танцы. Забавное зрелище <…> – аккуратно одетый профессор, танцующий с босыми, плохо наряженными барышнями. Под залихватский мотив гармоники мы лихо отплясывали при свете костра русскую…»[123]

К ученицам он был мягок и снисходителен. Легко прощал ошибки, вызванные неопытностью, разъяснял непонятное. Но малейшая небрежность его тяжело ранила.

И они старались. Боялись хотя бы нечаянно причинить боль этому сильному, жизнерадостному, полному неизбывной энергии, но в чем-то трогательно-беззащитному профессору. То была романтическая влюбленность молоденьких девушек в неотразимо красивого телом и душой человека. Такая влюбленность не ждет взаимности, находит радость в самой себе. То, что он уже миновал пору первой молодости и давно был женат, для них ничего не значило. С восторгом рассказывая друг другу о своем кумире, перебирая его милые и чуть смешные черточки, девушки сначала не подозревали, что для одной из них романтическое обожание перешло в настоящее глубокое чувство. Она была скрытна, и они сперва ни о чем не догадывались. Но жили они слишком тесным кружком, чтобы тайное долго могло оставаться тайным. Девушки стали замечать, что Леночка Барулина по ночам льет слезы в подушку…

«Милая родная Леночка»

1.

7 ноября 1918 года Екатерина Николаевна родила сына – его назвали Олегом. Николай Иванович писал А.Ю.Тупиковой, у которой вскоре родилась дочь: «У Вас теперь тьма забот, о чем знаю по опыту Екатерины Николаевны. Право, мне раньше казалось, что это проще. А дело это мудреное и требует большой выдержки».

Счастливый отец передавал шутливый вопрос профессора Фортунатова: встретятся ли на студенческой скамье Олег Николаевич Вавилов и молодая Тупикова? И отвечал со свойственным ему оптимизмом: «Я думаю, что наверное встретятся».

В феврале 1919 года Николай привез жену вместе с трехмесячным сыном в Саратов. Можно было надеяться, что супруги снова сблизятся. Получилось наоборот: отчуждение росло.

Он занят почти круглые сутки. Лекции, лаборатория, делянки с посевами и люди, люди, люди – он постоянно окружен людьми!.. Она же лишена привычного круга общения. Уход за младенцем не может захватить ее целиком. Бытовые заботы всегда были ей в тягость, а в голодном и холодном 1919-м – тем более.

А Вавилову, вопреки невзгодам, работалось легко и свободно. Цель была ясна. Он взял в руки управление кораблем своей судьбы и вел его по намеченному курсу. Так, во всяком случае, ему казалось. Внешние препятствия нарастали лавинообразно, но они лишь подзадоривали его. Сомнения, неуверенность в себе остались позади. Не эти качества, утвердившие главенство жены в их союзе, оказались определяющими в его характере.

Этого не могла понять Екатерина Николаевна. Она привыкла смотреть на него, как старшая сестра на младшего брата. То, что было в нем вроде бы внешним и от чего, как она надеялась, он постепенно избавится, – его импульсивность, горячность, зажигаемостъ, – лишь усиливались в нем. Планы, с которыми он носился, были ей не особенно интересны; в доме толклись люди, которые были ей чужды. Калейдоскоп чужих лиц был для нее мучителен.