Эта ласковая земля

– Надеюсь, я дал вам всем кое-что, что вы возьмете с собой в дальнейшую жизнь. Я говорю не об узлах или палатках. Я говорю об уважении к тому, кто вы есть, может быть о понимании того, чего вы можете достичь, если поставите себе цель.

Он оглядел всех нас и словно на мгновение лишился способности говорить из-за комка в горле.

– Вы так же хороши, как любой другой ребенок в этой стране, и не верьте никому, кто будет утверждать обратное. Клятва скаута не самый плохой жизненный принцип. Произнесете ее вместе со мной, мальчики?

Он поднял правую руку в официальном скаутском приветствии, и мы все сделали то же самое.

– Клянусь, – повторяли мы за ним, – исполнять свой долг перед Богом и Родиной. Жить по законам скаутов. Всегда помогать людям. Сохранять физическую силу, ясность ума и нравственную чистоту.

Он опустил руку.

– Желаю всем вам удачи.

Он повернулся к Альберту, который стоял рядом с ним, и они пожали друг другу руки. Потом мистер Сейферт медленно вышел из спортзала с видом человека, который лишился чего-то очень важного.

После его ухода мы сидели в молчании.

Потом Альберт сказал:

– Ладно, все возвращайтесь в спальню.

Вольц и мистер Грини ждали у двери спортзала, чтобы проводить нас. Выходя, я спросил у обоих:

– Слышно что-нибудь про Билли?

– Ничего, – сказал мистер Грини.

– Объявится, – заверил меня Вольц. – Они всегда объявляются.

На обратном пути я шел с Альбертом и Мозом.

– Переводят его, как же, – сказал Альберт.

Моз показал: «Что ты имеешь в виду?»

– Мистер Сейферт отказался лишать права выкупа фермеров, которые просрочили выплату по закладной. Люди из Сент-Пола передают банк тому, кто станет это делать.

– Что значит «лишать права выкупа»? – спросил я.

– Значит банки забирают фермы.

– Так можно?

– Можно. Не обязательно, но можно. Это все из-за краха.

Я знал про крах Уолл-стрит[12], но не понимал, что это значит на самом деле. Когда я впервые услышал о нем, то представил Уолл-стрит в виде гигантской замковой стены, за которой прятались банки и все их деньги. И в один день – его называли «Черной пятницей», и в моем воображении рисовалось темное грозовое небо, – эта стена обрушилась, и все деньги, припрятанные банками, унесло ветром. На краю Великих равнин это не интересовало меня и никак не отразилось на мне. Там ни у кого не было денег.

Той ночью, когда погасили свет, я слышал, как плачет кто-то из младших. Иногда новенькие дети плакали по ночам месяцами. Даже старожилы иногда поддавались невыносимому ощущению безысходности и давали волю слезам. Несмотря на хорошие новости того утра, предложение Коры Фрост и перспективу покинуть Линкольнскую школу, я и сам пребывал в некотором унынии. Я думал о мистере Сейферте, который был хорошим человеком, но это ничем ему не помогло. Думал обо всех детях, которых оторвали от дома и всего знакомого. И особенно о Билли, который вызывал невеселые мысли. Я поклялся быть пастырем для детей вроде него, но пока мистер Грини не спросил, я даже не замечал, что Билли пропал.

– Думаешь, его найдут? – прошептал я.

Койка Альберта стояла рядом с моей. Нам не разрешалось болтать после выключения света, но если говорить тихо, то не поймают.

– Билли Красный Рукав? Не знаю.

– Надеюсь, с ним все хорошо.

Я услышал, как Альберт повернулся, и хотя я не мог видеть его, знал, что он лежал лицом ко мне.

– Послушай, Оди, не надо слишком переживать за других. В конце концов их все равно заберут.

– Ты думаешь о папе?

– И о маме тоже, – сказал он. А я все больше и больше забывал ее.

– Ты боишься, что меня заберут? – спросил я.

– Я боюсь, что заберут меня, и кто тогда будет за тобой присматривать?

– Может, Бог?

– Бог? – переспросил он так, словно я сказал что-то смешное.

– Может, все действительно так, как говорится в Библии, – предположил я. – Бог – пастырь, а мы его стадо, и он присматривает за нами.

Альберт долго ничего не говорил. Я слышал, как в темноте плачет ребенок, потому что чувствует себя потерянным, одиноким и считает, что никому до него нет дела.

Наконец Альберт прошептал:

– Слушай, Оди, что ест пастух?

Я не знал, к чему он клонит, поэтому не ответил.

– Свое стадо, – сказал мне Альберт. – Одного за другим.

Глава седьмая

В понедельник утром нас с Мозом распределили на сенокос к Бледсо. Во время завтрака Вольц остановился возле нашего стола сказать пару слов. Альберта и еще несколько мальчиков отправили к Герману помогать обновить побелку на старой водонапорной башне.

Об этой башне ходили легенды. Задолго до нашего появления в Линкольнской школе мальчик по имени Сэмюель Убийца Многих сбежал отсюда. Перед побегом он написал на резервуаре башни жирными черными буквами «Добро пожаловать в ад». Убийца Многих оказался среди тех немногочисленных детей, которые сбежали и не попались, и стал важной частью школьных баек. Его прощальное послание закрасили побелкой, но с годами она смывалась и жирные черные слова, находящие отклик в сердце каждого ребенка в Линкольнской школе, появлялись снова, словно призраки.