Эта ласковая земля

Я обещал себе, что не стану плакать. Я хотел преподнести единственный дар, который у меня был, памяти Коры Фрост. Но как только я заиграл первые ноты «Шенандоа», слезы полились из глаз. Я все равно продолжал играть, и мисс Стрэттон аккомпанировала мне, и казалось, будто сама музыка оплакивает не только то, что мы потеряли на той неделе. Она оплакивала семьи, детство и мечты, которых навсегда лишились даже самые юные из нас. Я играл и все дальше устремлялся туда, куда меня могла унести только музыка. И хотя Кора Фрост была мертва и почти похоронена вместе с моими недолгими надеждами на лучшую жизнь, я представлял, что она слышит меня где-то, а рядом с ней муж, и они оба улыбаются мне и Эмми, и Альберту, и Мозу, и другим, чьи жизни, хоть ненадолго, стали светлее благодаря им. И в конце я плакал уже от этого.

Когда я закончил, плакали все, даже мистер Брикман, у которого, как оказалось, было сердце, хоть и маленькое. Но у Черной ведьмы сердца не было, и она не проронила ни слезинки. Она злобно смотрела на нас с мисс Стрэттон. Я хотел вернуться на свое место на трибунах, но мисс Стрэттон остановила меня, взяв за руку.

Мистер Брикман закончил церемонию молитвой, и дети начали покидать спортзал. Миссис Брикман наклонилась к Эмми и что-то сказала, потом встала и подошла к фисгармонии.

– Прелестная мелодия, – произнесла она, но ее голос говорил совсем другое. – И весьма неожиданная.

Мисс Стрэттон смотрела с таким выражением, словно ждала, что Черная ведьма бросится на нее и проглотит целиком.

– Это была моя идея, мэм, – сказал я. – Я знал, что это любимая песня миссис Фрост. Мисс Стрэттон просто оказала мне любезность, вот и все.

– Любезность. Конечно. Но, Лавиния, когда вы в следующий раз решите быть любезной, я хотела бы знать заранее. И должна сказать, что нахожу странным, что вы так легко поддались капризу одного из учеников.

– Этого больше не повторится, Тельма.

Миссис Брикман перевела взгляд на меня.

– Ты хорошо играл, Оди.

– Спасибо, мэм.

– Наслаждайся своей гармоникой, пока можешь.

Она вернулась к Эмми, взяла ее за руку и вывела прочь. Эмми оглянулась на меня. Я хорошо знал этот потерянный взгляд, и он разбил мне сердце.

Мисс Стрэттон посмотрела им вслед и тихо сказала:

– Торнадо забрал не ту женщину.

Свободное время в Линкольнской школе было редкостью, и тот день не стал исключением. Нас всех распределили на работу. Сенокос на полях Бледсо завершился, но я получил другое неприятное назначение – полевые работы под железным взглядом ДиМарко. Я не собирался работать на ДиМарко. Пока остальные шли следом за Вольцем и мистером Грини в столовую, я ускользнул.

До разрушенной фермы Фростов было три мили. Добравшись туда, я увидел, что все было так же, как мы оставили тем ужасным днем, – сплошные нетронутые руины. Листья на вывороченных деревьях уже начали засыхать, стали коричневыми и ломкими. Пикап так и лежал перевернутым и по-прежнему напоминал дохлую черепаху. Я увидел кролика, грызущего молодые побеги в большом огороде миссис Фрост. Он смотрел на меня и не пытался убежать. Ферму разрушило полностью, но меньше чем в ста ярдах деревья вдоль реки остались нетронутыми.

Я спустился к козлам, на которых мистер Фрост всегда хранил каноэ. Крепкое суденышко все еще лежало на месте, укрывая весла. Я сел на речной берег и вспомнил свой последний раз здесь, последний хороший день. Если на похоронах, играя «Шенандоа», я проронил несколько слез, то теперь плакал навзрыд. Я ненавидел Альберта за его правоту. Нельзя было привязываться к миссис Фрост и Эмми. Одна была мертва, и вторая, как мне казалось, тоже. Меня ужасала судьба маленькой девочки, но что я мог сделать? В точности как с Билли Красным Рукавом. Мне никогда не стать хорошим пастырем, как я хотел.

Я встал, вытер слезы, вернулся к разрушенному дому и начал разбирать обломки, пытаясь отыскать то, за чем пришел. Я знал примерное место, до которого мне надо было добраться, и почти всю вторую половину дня поднимал, двигал, ползал и просеивал. Удирая из Линкольнской школы, я понимал, что шансы на успех этой маленькой миссии невелики, но чем больше я копался в завалах, тем больше отчаивался.

Я увидел покрытую пылью знакомую жестяную банку. Миссис Фрост хранила в ней имбирное печенье. Я достал ее из-под обломков и открыл. Внутри еще оставалось полдюжины печений. Они остались чистыми, без песка из-за плотно прилегающей крышки. Я распихал их по карманам и продолжил поиски. Через пять минут я увидел то, за чем пришел. Из-под куска кровельной балки торчал уголок серебряной рамки. Чтобы добраться до нее, мне пришлось подлезать, вытаскивая обломки снизу. Я осторожно вытащил рамку. Стекло разбилось, но фотография не повредилась. Я вытащил ее, убрал за пазуху, вылез из развалин и пошел прочь.

Когда я вернулся в спальню, время уже близилось к ужину, и другие мальчики умывались. Вольц увидел меня и быстро подошел.

– У тебя большие проблемы, Оди. ДиМарко вне себя от ярости. Он спустит с тебя шкуру живьем. Куда ты сбежал?

– Мне надо было кое-что сделать, – сказал я.