Эта милая Людмила

Теперь вернемся к тому моменту, когда эта милая Людмила с непомерно громоздким для её маленького роста рюкзаком за плечами, с зачехленными удочками и коробкой в руках сошла с поезда.

Она внимательно посмотрела по сторонам, разглядывая встречающих, и быстро направилась, как объяснили ей родители, к автобусной остановке и уже через полчаса подходила к домику своей принципиально не любящей детей тёти Ариадны Аркадьевны.

Домик по сравнению с другими был крошечный, словно игрушечный. Его даже не было видно с улицы за деревьями, кустами и цветами на длинных стеблях.

Эта милая Людмила через калиточку вошла в малюсенький дворик, поднялась на крылечко, долго и безрезультатно нажимала кнопочку звонка и стучала.

Поняв бесполезность своих действий, она обернулась и увидела, что за ней с интересом наблюдает тётенька, редкие полуседые волосы которой сплетены в тоненькие косички с бантиками. Они смешно торчали в стороны прямо-таки совсем по-девчоночьи.

Тётенька, вернее, даже старушка, только не очень старая, была невысокая ростом и выглядела необычно: как заправский рыбак, оделась в зелёную куртку до колен, в джинсы из грубой материи, на голове — чёрная клеенчатая кепка, на ногах — болотные, похожие на мушкетерские сапоги.

В руках она держала топор.

— Добрый день, тётечка! — радостно приветствовала её эта милая Людмила. — Вот я и приехала! У вас прелестный дворик! И домик чудесный! И какой замечательный кот! — восторженно восклицала она. — Наверняка ваш любимец и баловень!

Тётя Ариадна Аркадьевна переложила топор из руки в руку, слишком громко произнесла:

— А я только его и люблю. Больше я никого принципиально не люблю! Тем более де-тей!

— Ну, меня-то вы полюбите! И тоже принципиально! — беспечно сказала эта милая Людмила и, подбежав к возмущённой и ошеломленной её словами тётечке, чмокнула её в обе щеки. — Вы меня, может быть, полюбите, потому что вас и вашего кота я уже люблю! А вы научите меня колоть дрова? Пилить я давно научилась, но вот колоть мне ещё не доверяли. А я вас научу готовить такой вкуснющий салат из моркови…

— Не тараторь, пожалуйста, — мрачным голосом перебила тётя Ариадна Аркадьевна. — Не терплю тараторок. У меня из-за них аллергия — уши страшно начинают чесаться.

— Это я от волнения, тётечка! От радости, что наконец-то встретилась с вами!

— Не перевариваю подхалимок. У меня из-за них тоже аллергия — щеки страшно чешутся.

— Не подхалимка я, тётечка. В самом деле, я рада, я счастлива…

— Девчонок я вообще не терплю, — устало оборвала тётя Ариадна Аркадьевна. — Да и мальчишек тоже. Я в принципе не люблю.

— Ни за что не поверю, — очень мягко, но довольно твёрдо проговорила эта милая Людмила. — Быть такого не может. Наоборот, вы, по-моему, любите детей, но почему-то…

— Да откуда ты, самоуверенная девчонка, можешь знать…

— У вас очень добрые глаза, тётечка, — ласково объяснила эта милая Людмила, — и такие милые, прямо-таки детские косички! Трогательные и немножечко смешные…

Кошмар издал недовольное мяуканье, взглянул на гостью в высшей степени недружелюбно, почти откровенно злобно и ещё раз издал совершенно недовольное мяуканье.

А тётя Ариадна Аркадьевна до того растерялась, что даже не замечала своей большой растерянности, а когда случившееся дошло до её сознания, сказала в высшей степени недружелюбно:

— Мне пора кормить… Его зовут Кошмар, хотя на самом деле он просто восторг. Обожает колбасу и свежую рыбку. Тебя, дорогая племянница, я буду кормить только ка-ша-ми!

— Прекрасно, прекрасно! — искренне обрадовалась эта милая Людмила, и не потому, что её привлекала перспектива питаться только ка-ша-ми, а потому, что обнаружила первую возможность хоть чем-то угодить слишком уж суровой тётечке. — Я привезла большой торт и немаленький сладкий пирог, который приготовила вчера. Правда, меня консультировала мама, но совсем немного. Если хотите, я вас научу делать необычный, удивительно вкусный суп из плавленых сырков.

— Презираю хвастушек, — обеспокоенно произнесла тётя Ариадна Аркадьевна. — У меня из-за них аллергия — начинаю задыхаться. Я всего ожидала от тебя, моя дорогая племянница, самого наинеприятнейшего… самого… самого, допустим, безобразного! — Она отбросила топор, взяла на руки уже непрерывно издававшего дикие мяуканья Кошмара. — Но ты… ты… ты… прев-зош-ла все мои опасения! Запомни: больше одного-двух дней нам с тобой не ужиться. Ни за что! Так что готовься к отъезду обратно.

— Но вы же, тётечка, писали: двух-трёх суток, — невозмутимо уточнила эта милая Людмила. — Так что готовиться к отъезду обратно ещё рановато. Где можно умыться?

Кошмар издавал уже какие-то неописуемые мяуканья — будто раскрывали голодные пасти несколько штук котов вроде него здоровенных.

— Сейчас, Кошмарчик, сейчас! — Тётя Ариадна Аркадьевна поцеловала хулигана в лоб. — Ты, дорогая племянница, даже не удосужилась представиться, даже не удостоверилась, что я это я, а сразу затеяла разговор… тётечка, тётечка… И я не обязана помнить, как тебя зовут.