Эта милая Людмила

— Чего тут серьёзного? — жалобно спросил, обессиленно опускаясь на скамейку, отец и врач П.И. Ратов. — Ты же, дед, поцарапаешь кабину, когда наверх полезешь.

— Поцарапаю? — обиделся дед Игнатий Савельевич. — Кошка я, что ли? Я осторожненько, я в валенках. И не бойтесь, не продавлю, лёгонький.

— Трояка тебе хватит?

— В полном-то вооружении за трояк?! Опасная работа хорошей оплаты требует. Пятьдесят, как договорились.

— Да не договаривались мы! То есть мы договаривались, что ты берёшься охранять…

— Ещё и Герке платить вам придётся, — озабоченно перебил дед Игнатий Савельевич. — Он снаружи, у калитки, дежурить будет. Я ему вилы дам. А вы ему пять рублей.

Отец и врач П.И. Ратов уже собирался не просто высоко подпрыгнуть, а взлететь — от злости, но его остановила виноватым голосом тётя Ариадна Аркадьевна:

— Не сердитесь на них. У них хорошее настроение, и они шутят, но, признаться, не совсем удачно. Если позволите, я беру охрану вашей машины на себя. Правда, в мой дворик въехать нельзя…

— Какой толк от те… вас, бабуся! — отмахнулся отец и врач П.И. Ратов. — Дед, последняя цена — пятерка тебе, мальчишке — рублёвка.

Дед Игнатий Савельевич огорченно крякнул, уныло проговорил:

— Пошутили, и хватит. Мне надо воды для огурцов натаскать.

— Ладно, ладно, — мрачно сказал отец и врач П., И. Ратов. — За свои шуточки вы мне ещё ответите. Подгоню машину хотя бы к забору поближе. — Он открыл дверцу, и из кабины с воюще-мяргающим воплем вылетело и перемахнуло через забор что-то большое и белое.

— Кошмарчик! — умилилась тётя Ариадна Аркадьевна. — Он удивительно любопытен! Но как он там оказался, бедняжечка? Сколько он там в духоте пробыл?

Предельно плачущим голосом отец и врач П.И. Ратов, показывая внутрь кабины, заикаясь, выговаривал:

— Он… он… там… на… на… на… на… на… забыл, как это называется! На… нагадил он там!!!! На место водителя!!!!! То есть меня! Кто, кто, кто мне за это заплатит?!?!?!

— И за это платить надо?! — поразился дед Игнатий Савельевич. — И сколько?

— А сколько, по-вашему, стоят такие чехлы?

— Но не все же он чехлы…

— Здесь я сойду с ума! Здесь меня доконают! — Отец и врач П.И. Ратов снял чехол с переднего сиденья, брезгливо морщась, отряхнул его, повесил на забор. — Что, что, что делать? Чего, чего, чего, чего ещё ждать?

— Спокойно отправляйтесь в город, — сказала эта милая Людмила. — Ничего больше с вашей машиной уже не случится.

Воистину несчастный владелец «Жигулей» цыплячьего цвета обреченно махнул рукой и тяжело опустился на скамейку.

— Котик мой, — смущенно, виновато, растерянно и жалобно сказала тётя Ариадна Аркадьевна. — Позвольте, я выполоскаю чехол в реке?

Ответом ей был негодующий отрицательный жест и унылый голос:

— Только химчистка… Я остаюсь здесь ночевать. Позвоню жене, пусть ищет баллоны, покрышки и привозит. Но ведь какие деньги! Какие деньги! Дикие, безумные, бешеные деньги!

Эта милая Людмила прошептала тётечке:

— Он ведь ни разу не вспомнил о дочери.

Тётя Ариадна Аркадьевна ответила настороженным и приглушенным шёпотом:

— Вполне вероятно, что машину изуродовал Пантя. Утром я его видела около «Жигулей». Ведь ему такое грозит…

— Милая тётечка, — чеканным шёпотом отозвалась племянница, — а для чего ему это надо было делать? В конце концов нельзя всё сваливать на Пантю, если даже он и злостный хулиган. Сейчас надо думать о том, куда девалась Голгофа.

Отец и врач П.И. Ратов поднялся со скамейки, угрюмо проговорил:

— Иду звонить жене. Надеюсь, без меня никто не посмеет прикоснуться к машине.

— Будьте спокойны, — заверил дед Игнатий Савельевич. — Только за кошек и собак ответственности на себя не берём.

А Пантя давно уже околачивался здесь, подглядывая и подслушивая, никем не замечаемый. Улучив момент, он подозвал к себе сразу перепугавшегося Герку, за руку притащил его в огород и пропищал:

— Где два рубли? Ну! Ухов тебе не жалко? — Длиннющими, сильными, холодными пальцами он схватил Герку за уши, больно, но ненадолго сжал. — Ещё надо? Ну? Тащи два рубли, а то я тебе…

— Да где я тебе их возьму?

— У деда, у деда, у деда! — пропищал Пантя столь яростно, что Герка от страха закрыл глаза, успев подумать, зачем же он послушался Пантю и подошёл к нему.

Никогда ещё Пантя не был так страшен, как сейчас. Герка, не выдержав его угрожающего взгляда, пробормотал:

— Сейчас, сейчас…

— Быстренько, быстренько! — совсем тонко пропищал Пантя. — За обман без ухов останешься! И чтоб никто про мене не знал!

Дед Игнатий Савельевич никогда не прятал от внука деньги, они всегда лежали в серванте под верхней тарелкой. «Возьму два рубля, — со страхом и стыдом думал Герка, пробираясь через двор, — а потом скажу… ну, совру что-нибудь, насочиняю…» Руки тряслись у него, когда он приподнимал тарелку. Она стучала о нижнюю, и Герке казалось, что это слышно на улице.