Эта прекрасная тайна

Монах остановился и нетерпеливо повернулся.

Гамаш показал на брата Люка, стоявшего в дверях каморки привратника.

– Что вы…

И тут брат Себастьян понял. Он двинулся назад, поначалу быстро, а по мере приближения к каморке все медленнее.

Последний шаг он сделал почти с неохотой. Может быть, боясь разочароваться. Или понимая, что на самом деле он не хочет, чтобы его поиски закончились. Потому что не знает, что ему делать дальше.

Если тайна будет разгадана, то в чем смысл его дальнейшего существования?

Брат Себастьян остановился у дверей каморки привратника.

– Ты не будешь возражать, брат мой, если я посмотрю твою книгу песнопений? – спросил доминиканец неожиданно официальным, почти мрачным тоном.

Гамаш знал, что инквизиция прошлых времен совсем не так повела бы дело. Они бы просто взяли книгу, а молодого монаха, в чьем владении она оказалась, вероятно, сожгли бы.

Брат Люк отошел в сторону.

А пес Господень сделал последние несколько шагов на пути, который начали сотни лет назад и за тысячи миль отсюда братья, давно ушедшие в мир иной.

Он шагнул в мрачную комнатенку и увидел лежащую на столе большую книгу в незамысловатом переплете. Его рука задержалась над книгой, наконец он открыл фолиант и глубоко вздохнул.

Потом выдохнул полной грудью.

Долгий, медленный вздох.

– Она.

– Откуда вы знаете? – спросил Гамаш.

– Вот отсюда.

Монах поднял книгу и замер с нею в руках.

Гамаш надел очки и наклонился. Брат Себастьян показывал на первое слово на первой странице. Под невмой. Но на том месте, с которого Себастьян убрал палец, Гамаш не увидел ничего, кроме точки.

– Что вы имеете в виду? – спросил Гамаш, тоже показывая пальцем. – Эту точку?

– Да, точку, – ответил брат Себастьян. На его лице застыло удивление, даже благоговение. – Именно ее. Перед нами первая книга григорианских песнопений. А здесь, – он чуть приподнял палец, – самая первая музыкальная нота. Вероятно, в двенадцатом веке книга каким-то образом попала в руки Гильберта Семпрингхемского, – сказал доминиканец, обращаясь к странице, а не к двум стоящим рядом людям. – Может быть, в качестве подарка, благодарности церкви за его преданность Томасу Бекету. Но Гильберт не подозревал о ее ценности. Никто в то время не подозревал. Они могли только догадываться, что книга уникальна. Или станет уникальной.

– Но что делает ее уникальной? – спросил Гамаш.

– Эта точка. Правда, это вовсе и не точка.

– А что же?

Гамаш видел перед собой всего лишь точку. Он редко чувствовал себя таким глупым, как со времени приезда в Сен-Жильбер-антр-ле-Лу.

– Не точка, а ключ.

Брат Себастьян и Гамаш посмотрели на молодого монаха, произнесшего эти слова.

– Точка отсчета.

– Ты знал, брат? – спросил Люка брат Себастьян.

– Сначала не знал, – признался Люк. – Я просто слышал, что песнопения здесь иные, чем все, что я слышал прежде. Но почему – не знал. А потом брат Матье сказал мне.

– Он знал, что эта книга бесценна? – спросил доминиканец.

– Не уверен, что он думал о ней такими словами. Но вероятно, он знал о ее ценности. Он достаточно хорошо разбирался в григорианских песнопениях, чтобы знать, что ни в одной другой книге, ни в каких собраниях никакой точки нет. И он понимал, что она означает.

– И что же? – спросил Гамаш.

– Эта точка – музыкальный Розеттский камень, – ответил брат Себастьян и опять обратился к Люку: – Ты назвал ее ключом – очень точное определение. Все другие григорианские песнопения близки к этим. Представьте, что вы дошли до дверей Сен-Жильбера, но внутрь вас не впустили. Бродить вокруг – вот лучшее, что вы можете сделать. Поблизости. Но не внутри. А ключ, или точка, – он кивнул, показывая на раскрытую страницу, – отпирает дверь, за которой вы оказываетесь внутри песнопения. Внутри разума и голосов первых монахов. Имея это, мы знаем, как звучали первоначальные песнопения. Как по-настоящему звучит голос Господа.

– Как? – спросил Гамаш, стараясь скрыть раздражение в голосе.

– Скажи ему, – обратился брат Себастьян к молодому гильбертинцу. – Книга ведь твоя.

Брат Люк зарделся от гордости и посмотрел на доминиканца почти с восторгом. Не только за то, что его привлекли к разговору, но и за то, что обращаются с ним как с равным.

– Это не точка, – объяснил брат Люк Гамашу. – Если вы нашли карту, на которой показано место, где спрятано сокровище, но нет координат, то такая карта будет бесполезна. Точка – наши координаты. Она говорит нам, какой должна быть первая нота.

Гамаш посмотрел на раскрытую книгу в руках брата Себастьяна.

– Я думал, о ноте говорят сами невмы, – пробормотал он, показывая на первую закорючку над первым выцветшим словом.

– Нет, – сказал Люк. Он излучал терпение. Прирожденный учитель, преподающий знакомый ему во всех деталях и любимый предмет. – Нет, они говорят нам только о том, что нужно повысить голос. Но откуда? Точка стоит в середине буквы. Голос должен начаться со среднего регистра и идти вверх.

– Не очень-то точно, – заметил Гамаш.

– Музыка – искусство, а не наука, – возразил брат Себастьян. – Здесь необходимый нам максимум приближения к оригиналу, и мы можем начать.