Эта русская

– А тебе хоть что-нибудь тут нравится? – спросил Ричард тогда или позднее.

– Честно говоря, мне вообще все равно, что за вещи меня окружают, я имею в виду из тех, на которые только смотрят, но, пожалуй, в Уилтшире найдется пара-тройка безделушек, к которым я довольно нежно привязан. Но там, видишь ли, я очень редко принимаю гостей.

Хотя Ричард пока еще не видел этих безделушек, у него были основания полагать, что они не раскиданы по всему графству Уилтшир, как это можно было понять со слов Криспина, но сосредоточены в некоем здании, которое принадлежит Криспину и о котором тот несколько раз упоминал при иных обстоятельствах. В такие моменты Ричард поражался, как многогранна Криспинова жизнь; его собственная в сравнении казалась малокровной и безлюдной, хотя при этом ему никогда не приходило в голову, что он мог бы захотеть поменяться местами.

Криспин проводил Ричарда в какую-то комнатушку, где тот, вполне вероятно, никогда раньше не бывал, и оставил его там, сказав: «Вот тебе телефон». Ричард не сразу опознал телефон, затаившийся среди всяких других механизмов. Телефон был оснащен и облеплен множеством всяких кнопочек и лампочек и долго издавал всевозможные звуки, включая очень натуральное глухое рычание, прежде чем Ричарду удалось наконец добраться до Анны. На его объяснение и призыв она ответила по-военному кратко, как будто боялась подслушивания, и повесила трубку прежде, чем он успел проговорить хотя бы одну из заготовленных ободряющих фраз. Охваченный невнятной тревогой, он уставился в окно на сероватые листья зеленых насаждений, как вдруг снаружи начали доноситься звуки, куда громче телефонных, – приглушенные вопли, топот бегущих ног, еще топот бегущих ног, плеск бегущей воды, увесистый удар о противоположную стену, словно в нее бухнуло всей тушей какое-то животное размером с быка. Потом вошла Фредди.

– Какого гребаного дьявола ты сюда спрятался, бедолага слюнявый? – вопросила она. К моменту, когда она добралась до «бедолаги», ее тон сполз с непритворного нетерпения ко вполне продуманной приветливости.

– Криспин засунул меня сюда позвонить.

– Что? Криспин раздевается. То есть, я хочу сказать, переодевается. Он что-то такое сказал про какую-то русскую поэтессу, которая сейчас сюда приедет.

– Именно так. – Ричард вспомнил разговор о том, что Фредди пьет не в меру, и поэтому заметил, что она действительно пьяна, хотя, с его точки зрения, не сильнее обычного. – Она сейчас будет здесь.

– Да ну? А как же уой ды муоя бррриелездь?

– Кто-кто?

– Нгуоррн… Прости, Ричард, как Корделия?

– Спасибо, хорошо.

Напустив на себя еще большую приветливость.

Фредди проговорила:

– Ну пошли же, пошли, выпьем по рюмочке в… – Тут она запнулась, не столько из-за воздействия алкоголя, сколько из-за того, что комнаты в «Доме» по большей части не имели определенных названий.

– Это будет очень кстати.

– А она много знает про Ольгу, – ну, про эту твою русскую подружку?

– Анну. Боюсь, там и знать-то особо нечего, по крайней мере ничего интересного.

– Жаль это слышать, – громко и отчетливо выговорила Фредди.

– Да… слушай, пойдем-ка все-таки выпьем.

– Ох, ну конечно, какая я жуткая дура и стерва, идем скорее. В конце концов, еще рано о чем-либо говорить.

В комнате, где они собирались выпить, разглядывал книжные полки какой-то мужчина, уже с бокалом в руке, худощавый смуглый мужчина с волосами той фактуры, которая предрекает раннюю лысину, хотя в данном случае шевелюра сохранилась почти полностью. Услышав, как открылась дверь, он проговорил громким, недовольным голосом:

– Криспин что, действительно читаетпро все эти замки и дворянские гнезда? – Потом, обернувшись, он добавил: – Ох, простите, Ричард, я вас не заметил.

Хотя и не сразу, Ричард признал его: Годфри Радецки, брат Криспина. Во время их немногочисленных прежних встреч Годфри вел себя любезно, но настороженно, словно боясь, что разговор зайдет слишком далеко. Не требовалось особой проницательности, чтобы сообразить, какой именно темы он предпочитал не затрагивать – Корделии. Иногда он, правда, выдавливал из себя краткий вопрос относительно ее самочувствия, но явно не ради получения информации, а чтобы заверить Ричарда в беспристрастном к нему отношении. Одет он был, как и всегда, с безупречной аккуратностью.

Заметив, что они давно не виделись и что, он полагает, Ричард был все это время так же занят, как и он сам (успешным созданием театральных декораций, хотя этого он и не сказал), Годфри подошел поближе – все они оказались у сервировочного столика, на котором стоял поднос с бутылками. По предложению Фредди Ричард налил себе виски с содовой, причем позаботился, уже по собственной инициативе, чтобы виски было побольше. Он ничего не имел против Годфри, ни как человека, ни как предшественника по браку, однако редко кто вызывал в нем столь сильное смущение. Ученый-русист как раз загадал про себя желание, чтобы художник-декоратор куда-нибудь испарился, когда, поглядев на них по очереди, Фредди веско произнесла:

– Да, Годфри, Ричард как раз говорил мне, что Корделия теперь гораздо, гораздо лучше.